«Предварительные замечания…» — важный текст, предназначенный стать общей теоретической платформой для групп Ситуационистский интернационал и «Социализм или варварство» (Socialisme ou Barbarie, S. & B.). Ги Дебор присоединился к группе S. & B. в 1960 году и покинул её год спустя. Этот краткий период участия имеет значение, поскольку стал ранним проявлением стремления Дебора придать Ситуационистскому интернационалу более выраженный политический характер.
I. Капитализм — общество без культуры
1
— Культуру можно определить как совокупность инструментов, с помощью которых общество осмысляет и представляет само себя; и, следовательно, выбирает все аспекты использования своего доступного прибавочного продукта — то есть организует всё, что выходит за рамки непосредственных потребностей собственного воспроизводства.
Все формы капиталистического общества сегодня, в конечном счёте, основаны на устойчивом — в масштабах масс — и всеобщем разделении между управляющими и исполнителями. Перенесённое на уровень культуры, это определение означает разделение между «пониманием» и «деятельностью», неспособность организовать (на основе постоянной эксплуатации) движение всё ускоряющегося процесса господства над природой в любых целях.
Действительно, доминировать в сфере производства для капиталистического класса — это обязательно монополизировать понимание производственной деятельности, труда. Для этого труд, с одной стороны, всё более фрагментируется, то есть становится непостижимым для того, кто его осуществляет; с другой стороны — вновь воссоздаётся как единое целое специализированным органом. Но этот орган сам подчинён собственно управлению, которое единственно обладает теоретическим целостным пониманием, поскольку именно оно навязывает производству его смысл в форме общих целей. Однако это понимание и эти цели сами заражены произволом, поскольку оторваны от практики и даже от всякого реалистического знания, которое никто не заинтересован передавать.
Таким образом, вся общественная деятельность расщепляется на три уровня: цех, офис, руководство. Культура — в смысле активного и практического понимания общества — также делится на эти три момента. Её единство фактически воссоздаётся лишь посредством постоянного нарушения людьми тех границ, в которых их закрепляет социальная организационная схема, то есть — тайным и фрагментарным образом.
2
— Механизм формирования культуры, таким образом, сводится к овеществлению человеческой деятельности, которое обеспечивает фиксацию живого и его передачу по образцу товарного обращения, стремясь тем самым обеспечить господство прошлого над будущим.
Такое функционирование культуры вступает в противоречие с постоянным императивом капитализма — получать согласие людей и в любой момент мобилизовать их творческую активность в узких рамках, в которые он их заключает. Иными словами, капиталистический порядок живёт только при условии непрерывной проекции перед собой нового прошлого. Это особенно наглядно в сфере собственно культуры, вся периодическая реклама которой основана на запуске фальшивых новшеств.
3
— Таким образом, труд стремится быть сведённым к чистому исполнению, а значит — становится абсурдным. По мере того как техника продолжает развиваться, она размывается, труд упрощается, его абсурдность углубляется.Но эта абсурдность распространяется также на офисы и лаборатории: конечные определения их деятельности находятся вне их самих — в политической сфере общего управления обществом.
С другой стороны, по мере интеграции деятельности офисов и лабораторий в общий механизм функционирования капитализма, императив присвоения этой деятельности навязывает ей внедрение капиталистического разделения труда, то есть фрагментации и иерархии. Логическая проблема научного синтеза тогда сталкивается с социальной проблемой централизации. Результатом этих трансформаций становится, вопреки видимости, всеобщее невежество (inculture) на всех уровнях знания: научный синтез больше не осуществляется, наука больше не понимает сама себя. Сегодня наука перестала быть для людей подлинным и действенным прояснением их отношения к миру; она разрушила старые представления, не будучи способной предложить новые. Мир становится нечитаемым как целое; лишь специалисты удерживают некоторые фрагменты рациональности, но признают, что не способны передавать их друг другу.
4
— Это положение вещей порождает целый ряд конфликтов. Существует конфликт, с одной стороны, между техникой, логикой самого развития материальных процессов (и в значительной мере — логикой развития наук) и, с другой стороны, технологией, которая представляет собой строго селективное применение этих процессов в соответствии с нуждами эксплуатации работников и с целью подавления их сопротивления. Также существует конфликт между капиталистическими императивами и элементарными человеческими потребностями. Так, противоречие между современной ядерной практикой и всё ещё довольно широко распространённым стремлением к жизни находит своё отражение даже в морализаторских протестах некоторых физиков. Те изменения, которые человек отныне может вносить в собственную природу (от пластической хирургии до направленных генетических мутаций), также требуют общества, контролируемого им самим, упразднения всех специализированных управляющих.
Повсеместно колоссальность новых возможностей ставит перед человечеством неотложную альтернативу: революционное решение или варварство научно-фантастического типа. Компромисс, представляемый нынешним обществом, может существовать лишь за счёт статус-кво, который ускользает от него со всех сторон и непрерывно разрушается.
5
— Всю современную культуру можно охарактеризовать как отчуждённую в том смысле, что всякая деятельность, каждый момент жизни, всякая идея, всякое поведение обретают смысл лишь вне себя, в некоем ином месте, которое, утратив статус небесного (pour n’être plus le ciel), становится ещё более неуловимым: утопия — в буквальном смысле слова — фактически доминирует в жизни современного мира.
6
— Капитализм, опустошив производственную деятельность от всякого самосмысла — от цеха до лаборатории, — постарался перенести смысл жизни в сферу досуга и оттуда заново ориентировать производственную активность. Согласно преобладающей морали, производство — это ад, а подлинная жизнь — это потребление, пользование благами.
Но эти блага, в большинстве своём, не имеют никакой пользы, кроме как удовлетворять некоторые частные потребности, гипертрофированные в соответствии с требованиями рынка. Капиталистическое потребление навязывает процесс сокращения желаний путём регулярного удовлетворения искусственно созданных потребностей, которые остаются потребностями, не будучи никогда желаниями; в то время как подлинные желания обречены оставаться нереализованными (или компенсируются в виде зрелищ). С моральной и психологической точек зрения потребитель на самом деле сам потребляется рынком. Далее и прежде всего: эти блага не имеют социального употребления, поскольку социальный горизонт полностью заблокирован фабрикой; вне фабрики всё превращено в пустыню (спальный район, автострада, парковка…). Место потребления — это пустыня.
Однако общество, сформированное внутри фабрики, безраздельно доминирует над этой пустыней. Подлинное употребление благ — это всего лишь социальное украшение, все знаки престижа и различия, приобретаемые за деньги, одновременно становятся обязательными для всех, как неизбежная тенденция индустриального товара. Фабрика повторяется в досуге — в виде знаков, хотя и с возможной степенью трансформации, достаточной для компенсации некоторых фрустраций. Мир потребления — это на деле мир зрелищной демонстрации всех перед всеми, то есть мир разделения, отчуждения и взаимного неучастия. Директивная сфера выступает как строгий режиссёр этого спектакля, который автоматически и убого компонуется в соответствии с внешними по отношению к обществу императивами, выражающимися в абсурдных ценностях (и сами управляющие, как живые люди, могут рассматриваться как жертвы этого роботизированного режиссёра).
7
— Вне труда спектакль является доминирующим способом установления отношений между людьми. Именно через спектакль люди получают — искажённое — представление о некоторых общих аспектах социальной жизни: от научных и технических достижений до господствующих моделей поведения и встреч с Великими (des Grands). Отношение между авторами и зрителями — это лишь перенесённое отношение между управляющими и подчинёнными. Оно полностью соответствует потребностям овеществлённой и отчуждённой культуры: отношение, устанавливаемое в рамках спектакля, само по себе является неустранимым носителем капиталистического порядка.
Вот почему всякая «революционная культура» изначально неоднозначна: революционный характер спектакля всегда охвачен тем реакционным, которое содержится в любом спектакле.
Именно поэтому усовершенствование капиталистического общества во многом означает усовершенствование механизма спектакля. Конечно, это сложный механизм: поскольку он должен быть прежде всего ретранслятором капиталистического порядка, он одновременно не должен представляться публике как чистое безумие капитализма; он должен задевать публику, интегрируя в себя элементы представления, которые — фрагментарно — соответствуют социальной рациональности. Он должен перенаправлять желания, удовлетворение которых запрещено господствующим порядком. Так, современный массовый туризм показывает города или пейзажи не для того, чтобы удовлетворить подлинное желание жить в той или иной среде (человеческой и географической), а лишь как быстрые поверхностные зрелища (и в конечном счёте — чтобы можно было предъявить воспоминание о них как форму социальной самооценки). Стриптиз — наиболее яркая форма эротики, сведённой до простого спектакля.
8
— Эволюция и сохранение искусства подчинены этим силовым линиям. С одного полюса искусство целиком и полностью присвоено капитализмом как средство «форматирования» населения. С другого — капитализмом ему предоставлена привилегированная вечная концессия: сфера чистого творческого акта — алиби отчуждения всех остальных видов деятельности (что делает его самым дорогим из социальных украшений).
Но одновременно именно в этой выделенной сфере «свободной творческой деятельности» практически и в полной мере ставятся вопросы подлинного использования жизни, вопросы коммуникации. Здесь, в искусстве, закладываются антагонизмы между сторонниками и противниками официально навязанных смыслов жизни. Бессмыслице и установленному разобщению соответствует общая кризисная ситуация традиционных художественных средств, связанная с опытом или требованием эксперимента с иными способами жизни. Революционные художники — это те, кто призывает к вмешательству и кто сам вмешивается в спектакль, чтобы его нарушить и разрушить.
II. Революционная политика и культура
1
— Революционное движение не может быть ничем иным, как борьбой пролетариата за эффективное господство и целенаправленное преобразование всех аспектов общественной жизни; и прежде всего — за управление производством и руководство трудом со стороны самих работников, непосредственно принимающих все решения. Подобное изменение немедленно влечёт за собой радикальное преобразование самой природы труда и формирование новой технологии, направленной на обеспечение господства рабочих над машинами.
Речь идёт о подлинной смене знака труда, которая повлечёт за собой множество последствий, из которых, возможно, главное — это смещение центра жизненных интересов с пассивного досуга на производственную деятельность нового типа. Это не означает, что вся производственная деятельность в одночасье станет захватывающей сама по себе. Но стремление сделать её таковой — через общее и постоянное переосмысление как целей, так и средств индустриального труда — станет, во всяком случае, минимальной страстью свободного общества.
Все виды деятельности будут стремиться слиться в единое, но бесконечно разнообразное течение, устраняя прежнее разделение между досугом и трудом. Производство и потребление будут взаимно упразднены в творческом использовании общественных благ.
2
— Подобная программа не предлагает людям иного смысла, кроме как самостоятельного построения собственной жизни. Оно предполагает не только объективное освобождение от реальных нужд (голода и т.п.), но прежде всего — начало выдвижения собственных желаний вместо нынешних компенсаторных практик; отказ от всех моделей поведения, навязанных извне, с целью постоянно переизобретать собственное уникальное существование; отказ воспринимать жизнь как сохранение определённого равновесия и утверждение притязания на безграничное раскрытие потенциала (enrichissement) своих действий.
3
— Основанием для подобных притязаний сегодня служит не какая-либо абстрактная утопия. Прежде всего это борьба пролетариата на всех уровнях, а также все формы открытого отказа или глубокого безразличия, с которыми господствующее, внутренне нестабильное общество вынуждено непрестанно бороться всеми средствами. Это также урок, вытекающий из принципиального провала всех менее радикальных попыток изменений. И наконец, это требование, возникающее в некоторых крайних формах поведения молодёжи (всё менее поддающейся дрессировке), а также в определённых художественных кругах — уже сейчас.
Но эта основа содержит в себе и утопию — как изобретение и экспериментирование с решениями актуальных проблем без оглядки на то, имеются ли условия для их немедленной реализации (следует отметить, что современная наука уже в полной мере использует подобный утопический эксперимент). Эта исторически сиюминутная утопия — легитимна; и она необходима, ибо именно в ней зарождается проекция желаний, без которой свободная жизнь была бы лишена содержания. Она неотделима от необходимости разрушения нынешней идеологии повседневности, а значит — и повседневных форм угнетения, чтобы революционный класс мог трезвым взглядом обнаружить существующие практики и возможные свободы.
Практика утопии, однако, может иметь смысл только в тесной связи с практикой революционной борьбы. Последняя, в свою очередь, не может обойтись без такой утопии — под угрозой бесплодности. Исследователи экспериментальной культуры не могут рассчитывать на её осуществление без победы революционного движения, которое, со своей стороны, не сможет установить подлинно революционные условия, не возобновив усилия культурного авангарда в критике повседневной жизни и в её свободном переустройстве.
4
— Таким образом, революционная политика имеет своим содержанием всю совокупность общественных проблем. Её форма — это экспериментальная практика свободной жизни, осуществляемая через организованную борьбу против капиталистического порядка. Революционное движение должно, таким образом, само стать экспериментальным движением. Уже сейчас — там, где оно существует, — оно должно развивать и как можно глубже разрешать проблемы микрообщества революционного типа. Эта целостная политика достигает своего апогея в момент революционного действия, когда массы внезапно вмешиваются в историю, открывая для себя свою собственную деятельность как непосредственный опыт и как праздник. Тогда они начинают сознательное и коллективное построение повседневной жизни, которое однажды уже ничто не сможет остановить.
Перевод: Дмитрий Сумароков (2025 г.), по тексту рукописи:
Дебор, Ги; Канжюэр, П. [псевдоним Даниэль Бланшар]. Préliminaires pour une définition de l’unité du programme révolutionnaire. Париж: без издателя, 20 июля 1960. 4 с.; 26 × 19,5 см; чёрные чернила на пожелтевшей белой бумаге.
Оформление: Buy Now! The Shopping Conspiracy. Directed by Nic Stacey. Netflix, 2024.
623 total views, 4 views today