Представляем перевод статьи Хуана Иосы, которая продолжает обсуждение, начатое в тексте Пола Маклафлина, и развивает тему соотношения философского и политического анархизма. Автор уточняет различия между ними, обращаясь к классификации Джона Симмонса, и показывает, какие практические выводы действительно следуют из принятия философского анархизма. Тем самым работа одновременно служит логическим продолжением предыдущей дискуссии и предлагает критический взгляд на основания политического анархизма.

I. Введение

В этой работе я исследую, главным образом, отношения между анархизмом философским и анархизмом политическим. В частности, я рассматриваю классификацию различных анархистских позиций, которую предлагает Джон Симмонс в работе «Философский анархизм» ^[1]SIMMONS, J., “Philosophical Anarchism” en John Simmons: Justification and Legitimacy, Essayson Rights and Obligations, Cambridge University Press, Cambridge, 2001. Я намерен, основываясь на критике классификации Симмонса, внести некоторую ясность в эту тёмную область исследований.

В самом общем смысле и с некоторыми уточнениями, которые я предлагаю далее, можно сказать, что политический анархизм устанавливает моральное обязательство всячески способствовать устранению государства, тогда как анархизм философский лишь утверждает, что никто не обязан подчиняться закону. Отсюда можно сделать ошибочный вывод, будто политический анархизм — это, прежде всего, практика, тогда как анархизм философский — чисто умозрительная позиция. В силу того что такой вывод может питать неприятие философского анархизма как доктрины, которая, несмотря на своё громкое имя, будто бы не вовлекает нас политически, я хотел бы, в свою очередь, прояснить те практические следствия, которые с необходимостью вытекают из принятия философского анархизма как правильной позиции в вопросе о легитимности государства.

Наконец, я намерен показать, что так же, как существуют веские причины считать философский анархизм теорией, prima facie ^[2]Прим. пер.: Prima facie — латинское выражение, буквально «на первый взгляд» или «с первого взгляда». В философии и … Continue reading здравой и достойной внимания, существуют не менее веские причины отвергать анархизм политический. Поскольку значительная часть анархистов, а также людей, интересующихся анархистской литературой, придерживается именно анархо-политических взглядов, я смею надеяться, что эта работа окажется им полезной, и даст возможность проверить на прочность некоторые из их убеждений.

II. «Сильный»  и «слабый» анархизм

Чтобы обосновать мой выбор в пользу философского анархизма я буду отталкиваться, как отмечалось в начале, от отличительных признаков, разработанных Джоном Симмонсом. Для Симмонса определяющий элемент анархизма — тезис о том, что все государства нелегитимны ^[3]Симмонианская концепция анархизма кажется более ограниченной, поскольку государства – это далеко не … Continue reading. В свою очередь, государственную власть он рассматривает как способность устанавливать нормы, имеющие обязательную силу ^[4]SIMMONS, J., ob. cit., p. 106.. Симмонс, как и все коррелятивисты, ^[5]Прим.пер.: Коррелятивисты в праве опираются на идею Хоффельда: каждое право одного субъекта коррелирует с … Continue reading рассматривает обязанность граждан подчиняться праву как логическое следствие государственной легитимности – кто отрицает первое, отрицает и второе.

Симмонс начинает анализ анархистских теорий с того, что вводит различие между «слабым» и «сильным» анархизмом. Это различие основывается на позиции каждой из этих теорий по отношению к практической силе суждений о нелегитимности государства:

«Слабый анархизм — это точка зрения, согласно которой не существует всеобщих политических обязательств, то есть все (или, по крайней мере, почти все) подданные всех государств обладают моральной свободой (то есть имеют привилегию или праводозволение) относиться к законам как к необязательным, а к правительствам — как к нелегитимным. 

То, что мы называем сильным анархизмом, также принимает этот минимальный аргумент о нелегитимности государства, но сильные анархисты, помимо этого, полагают, что нелегитимность государства влечёт за собой моральную обязанность или долг — противостоять государству и, насколько это в наших силах, устранять его»^[6]Иногда Симмонс использует это различие в значении, практически не отличимом от различия между философским и … Continue reading. 

Другими словами, «сильные» и «слабые» анархисты отрицают легитимность государства и существование политических обязательств, однако «сильные», в дополнение к этому, считают, что, коль скоро государство нелегитимно, их моральный долг — бороться за его устранение ^[7]слабый анархизм тоже может, согласно Симмонсу, отстаивать, исходя из независимых предпосылок, идею о том, что … Continue reading 

III. Абсолютный  анархизм и анархизм prima facie

Как «сильные», так и «слабые» анархисты, по мнению Симмонса, могут занимать различные позиции как в отношении веса права не признавать обязательность государственных законов, так и в отношении силы обязательства противостоять Государству — причём обе эти позиции основаны на отрицании государственнических притязаний на легитимность.

Они могут относиться к ним как к окончательным — абсолютным — моральным основаниям, или как к моральным основаниям prima facie, то есть таким, которые учитываются при взвешивании оснований, но которые могут быть преодолены другими, более весомыми.  

«Согласно первому подходу, утверждать, что существует обязанность противодействовать государству, значит утверждать, что имеются окончательные, решающие моральные основания для такого действия. Вес этой обязанности перевешивает или полностью исключает конкурирующие соображения (то есть такие, которые поддерживают непротиводействие).

Также утверждать, что у человека есть право не считать закон обязательным, — значит утверждать, что никаких дополнительных обоснований для такого отношения к закону предоставлять не нужно. Права личности перевешивают конкурирующие соображения (например, если находятся такие, которые поддерживают соблюдение закона).

Согласно второму подходу — подходу «взвешивания оснований» — обязанности и права рассматриваются как сильные, но вариативные по весу и не окончательные основания для действия. С этой точки зрения, обязанности и права могут вступать в конфликт с другими обязанностями или правами и, возможно, уступать им, или же они могут противоречить и уступать другим видам оснований для действия.

Например, достаточно веские прагматические основания могут перевесить слабые обязанности, так же как достаточно веские основания, основанные на счастье других, могут сделать неоправданным наше действие, основанное на слабых правах, которыми мы обладаем».

Приведённое рассуждение, на мой взгляд, довольно неясно — так же, как и разграничение, которое оно устанавливает. Оно будет полезно нам лишь в том случае, если мы сможем его прояснить. Чтобы упростить вопрос, сосредоточимся на слабом анархизме.

В чём же состоит разница между абсолютным слабым анархизмом и слабым prima facie анархизмом ?

Во-первых, это может быть не более чем излишне замысловатым высказыванием о том, что существует два способа понимать тезис об отсутствии обязанности подчиняться закону, или, чтобы рассмотреть его со стороны разрешений, оба подхода будут различаться по весу субъективного права не считать объективное право обязательным, то есть, как основание для руководства^[8]о различии между основаниями для руководства и основаниями подчинения см.  RAZ, J., J. Razón práctica y Normas, Centro de … Continue reading.

Так, с одной стороны, в случае слабого абсолютного анархизма, это может означать, что мы ни при каких обстоятельствах не должны подчиняться закону. С другой стороны, в случае слабого prima facie анархизма, можно допустить, что хотя в основном у нас нет обязанности подчиняться закону, возможны случаи, когда закон становится обязателен к исполнению. Поскольку слабый анархизм prima facie настаивает на том, что индивидуальное моральное право не принимать позитивное право как обязательное может быть в некоторых случаях преодолено, это означает, что в подобных случаях мы должны принять закон в качестве обязательного, т.е., обязывающего. 

В свою очередь, последняя идея о том, что в некоторых случаях у нас есть основания считать правовые нормы обязательными (то есть, такое прочтение слабого анархизма prima facie) может быть истолкована двояко:

Сильное обязательство: я могу утверждать, что иногда закон, содержание властного предписания, изменяет мою нормативную ситуацию, но я принимаю его в расчёт только потому, что это правовая норма. Согласно этой идее, моя обязанность подчиняться исходит из того, что этот закон установлен легитимной властью. «Подчиняться закону» здесь означает: действовать в согласии с требованием именно потому, что этого требует закон. Эта идея кажется несовместимой с анархизмом.

Слабое обязательство: с другой стороны, я могу считать, что, хотя иногда закон – содержание властного предписания – изменяет мою нормативную ситуацию, это происходит не просто потому, что это закон, или этот закон исходит от легитимной власти. «Подчиняться закону» здесь означает считаться с предписаниями некой властной силы, когда я принимаю решение о том, как мне следует поступить, но не потому что они законны, а по другим причинам, например, из соображений благоразумия. Относительно этого пункта показателен классический пример Вольфа: тому, кто оказался на тонущем корабле, при отсутствии капитана есть смысл следовать распоряжениям гипотетического пассажира, если тот примет на себя командование и будет поддержан другими: так увеличатся шансы организованно покинуть судно. ^[9]WOLFF, R. P., In defense of anarchism, Harper Torchbooks, N.Y., 1970. p. 16. Эта идея анархизма prima facie в самом деле совместима с анархизмом; именно в этом ключе её и следует понимать. 

Но есть и второй способ понимать разграничение, которое Симмонс проводит между анархизмом абсолютным и анархизмом prima facie (здесь отнесённым к слабому анархизму). Возможно, Симмонс хочет сказать, что отсутствие у слабого абсолютного анархиста обязательства подчиняться закону подразумевает, что у него никогда и не возникнет оснований действовать в соответствии с законом. Слабый prima facie анархист, в свою очередь, придерживается мнения, что возможна ситуация, в которой обязательство подчиняться закону всё ещё будет отсутствовать,  однако при этом возникнет иное обязательство –  на основе других моральных или прагматических причин, которые учитываются в общем балансе оснований –  действовать в соответствии с законом и исполнять предписанное им, хотя и не из-за того, что это предписание исходит от самого закона. Хотя разграничение, показанное  под таким углом, представляет позицию абсолютного слабого анархиста в качестве совершенно невероятной  – в самом деле, кто будет отрицать, что часто мы должны действовать в соответствии с законом по соображениям морали или здравого смысла? — есть, однако, веские причины полагать, что именно это Симмонс и имел в виду. Вспомним, что в его определении слабого абсолютного анархизма само право (не принимать закон как обязательный к исполнению) по определению преобладает над любыми конкурирующими доводами – в том числе теми, которые поддерживают исполнение закона. Если под «исполнением» имеется в виду просто «соответствие», тогда анархическая теория prima facie — это та концепция, которая допускает, что иногда у нас могут быть серьёзные причины действовать в соответствии с законом. 

Следовательно, необходимо различать между собой две идеи: первая состоит в том, что иногда есть причины признавать обязывающую силу закона, вторая — что иногда лучшим решением будет просто действовать в соответствии с ним.

Также, мы могли бы задаться вопросом, какие отношения существуют между обеими идеями, и как эти отношения понимает сам Симмонс. Так, если мы обратимся к его словам в свете уже сказанного, то найдем вполне разумным предположение, что с точки зрения Симмонса, prima facie анархист считает для себя возможным подчинение закону, то есть, может принять его обязывающую силу потому, что иногда у него есть веские причины действовать в соответствии с законом.

Если это так, то этот тезис несёт в себе софизм, известный как утверждение по следствию: несомненно, уже сам обязывающий характер закона даёт основания действовать в соответствии с ним, однако из того, что иногда мы находим собственные причины подчиняться закону не следует, что в таких случаях он обладает обязывающей силой.

Итак, мы обнаружили два предмета для обсуждения.

Во-первых, можно поставить под вопрос саму возможность того, что у нас когда-нибудь возникнут причины действовать в соответствии с законом (хотя, если изложить этот тезис в ясных терминах, его отрицание покажется неубедительным). 

Во-вторых – что анархист когда-либо может найти достаточно веские основания принять закон как обязательный к исполнению, понимая под «обязательностью» тот факт, что директива силы, претендующей на власть, иногда имеет практическое значение и меняет конечные обязанности, несмотря на то что сама эта инстанция не является законной властью.

Этот последний тезис совместим с анархизмом лишь в том случае, если возможна ситуация, когда анархист, оставаясь анархистом, может согласиться с тем, что директива властной инстанции имеет какое-то значение (пусть и не в силу того, что исходит от власти).

Если анархистская позиция заключается в том, что никакая властная директива не может обладать силой, тогда различие между абсолютным и prima facie анархизмом, определяемое в таких терминах, теряет смысл, так как никогда не будет обязательства подчиняться закону. Но для того же Вольфа властные предписания де-факто ^[10]Больше о различии между властью де-факто и де-юре: WOLFF, R. P. ob. cit., p. 5. могут иметь практическое значение. Для этого нет необходимости в легитимной власти – директива работает как вспомогательное основание на фоне действия основания оперативного (как в случае с тонущим кораблём, когда нужно организованно сесть в спасательные шлюпки)^[11]Для различения между оперативными и вспомогательными основаниями см. RAZ, J., там же, с. 37–38.. Поскольку директива фактической власти, решает проблему координации, она не изменяет оперативное основание, однако, меняя вспомогательное основание, оказывает влияние на конечные обязанности агента.

После того, как со стороны фактической власти поступило указание подняться на борт корабля Х, у агента есть основание, чтобы подняться на борт Х, а не на борт Y. В смысле этой слабой обязывающей силы утверждение о том, что иногда существуют причины подчиниться закону или директивам со стороны претендующей на власть инстанции – совместимо с анархизмом.

Под таким углом зрения слабый prima facie анархизм выглядит вполне обоснованным в двух аспектах. 

Во-первых, prima facie анархист признает, что в некоторых случаях есть причины признать закон как обязывающий, то есть, принять предписания силы, претендующей на власть, как изменяющие нормативную ситуацию (хотя принятие этого не обязывает его отрицать тезис концептуальной несовместимости, то есть не ставит под сомнение его анархизм).

Во-вторых, слабый анархист возможно, согласится, что иногда у него действительно могут найтись моральные или рациональные причины на то, чтобы действовать в согласии с законом, не признавая его обязывающую силу.

Сделав это уточнение, мы можем ясно увидеть разницу: 

1) между сильным абсолютным анархизмом и сильным prima facie анархизмом.

2) между слабым абсолютным анархизмом и слабым prima facie анархизмом – отталкиваясь от тех практических обязательств, которые они подразумевают.

Сильный абсолютный анархист полагает, что как его право не принимать закон в качестве обязующего, так и его обязанность бороться против государства – неоспоримы.

Эта позиция, которую невозможно вписать в какое-либо подобие моральной теории (как мы покажем, обратившись к аргументам Симмонса, направленным против неё), кроме того, способна привести к фундаментализму и радикализму, и тот факт, что мы без труда можем соотнести с этой позицией некоторых политических анархистов начала 20 века, проливает свет на источник той дурной славы, которую снискал политический анархизм (анархизм сильный, и, по крайней мере, в общественном представлении, абсолютный) среди людей умеренных политических взглядов.

Сильный prima facie анархист, в свою очередь, считает себя обязанным бороться против любого государства просто в силу его нелегитимности, однако рассматривает эту обязанность как основание, которое имеет вес, но не всегда преобладает в балансе оснований.Точно также он полагает, что иногда может иметь причины действовать в согласии с законом.

В чём же состоит разница между слабым абсолютным анархизмом и  анархизмом prima facie? 

Слабый абсолютный анархист полагает, что его право не подчиняться закону, с одной стороны, налагает на него абсолютное обязательство никогда не признавать обязующую силу какого бы то ни было указа, ни в слабом ни в сильном смысле, и с другой — никогда не действовать в соответствии с указами, и не принимать во внимание иные соображения (моральные, рациональные, etc.) которые могли бы склонить чашу весов в сторону таких действий.

В свою очередь, слабый prima facie анархист считает, что, хотя в целом  он не обязан подчиняться закону, в некоторых случаях у он всё-таки принимает его в качестве обязательного. В сущности, он понимает само отсутствие этого обязательства лишь как ещё один довод, который должен учитываться вместе с другими при подведении баланса,  определяющего его действия в каждом конкретном случае, и что учёт всех обстоятельств может обнаружить вескую причину действовать в соответствии с законом.

IV. Априорный и апостериорный анархизм

Также Симмонс различает между собой анархизм a priori и анархизм a posteriori:

«Априорный анархизм утверждает, что все возможные государства нелегитимны. Какая-то существенная черта государства или необходимое условие его существования — например, принудительный характер государства или его иерархическая структура — делает невозможным существование чего-либо, что было бы государством, оставаясь при этом легитимным». ^[12](SIMMONS, J., ob. cit., p. 105.) 

Его характеристика апостериорного анархизма более спорна, и последовательная её реконструкция, как мне кажется, потребовала бы переформулировки тезиса. Но сперва её стоит представить: 

«Апостериорный анархизм, напротив, утверждает, что хотя все существующие государства нелегитимны, то это не потому, что существование легитимного государства невозможно. Ничто в определении государства не исключает его легитимности; напротив, существующие государства осуждаются как нелегитимные в силу их случайных, контингентных характеристик. Апостериорные анархисты могут защищать идеал легитимности, которому существующие государства просто не соответствуют или к которому не приближаются — например, волюнтаристский, эгалитарный или коммунитарный идеал государства — или же, возможно, не удовлетворены предполагаемыми априорными аргументами о невозможности существования легитимного государства»^[13]SIMMONS, J., ob. cit., p. 105.

В характеристике апостериорного анархизма, которую даёт Симмонс, есть элементы, которые делают её не вполне ясной и указывают на то, что она требует «более тщательного определения». Приведу самый важный из них: Симмонс относит, на мой взгляд, ошибочно, негативные анархистские теории к апостериорному анархизму. 

Начнем с рассмотрения различия между позитивным философским анархизмом и негативным. Согласно Хортнону, первый «представляет собственный положительный аргумент в пользу того, что политических обязанностей нет и быть не может», а второй «просто делает вывод из неудачи всех положительных попыток обосновать политические  обязательства, что таких обязательств не существует» ^[14](HORTON, J., Political obligation, Atlantic Higlands University Press, 1992, p. 124.).

Симмонс включает негативный анархизм в состав апостериорного анархизма, когда, комментируя различие, предложенное Хортоном, говорит следующее:

« …у Хортона… «негативный» анархизм, разумеется, требует более тщательного определения, после чего он будет близок к моему апостериорному анархизму. «Неудача всех положительных попыток» может служить основанием (и уж тем более убедительным основанием) для отрицания политического обязательства лишь в том случае, если мы также полагаем, что эти положительные попытки составляют полное или исчерпывающее обоснование (опровержение нескольких жалких, нелепых, половинчатых или явно незавершённых положительных усилий продемонстрировать действительность некого X, очевидно, не даёт основания полагать не-X). Таким образом, аргументы «негативного» анархизма должны основываться либо на идеале легитимности (которому, как можно показать, существующие государства не соответствуют), либо на каком-то представлении о том, как выглядела бы приемлемо полная позитивная попытка»^[15]SIMMONS, J., ob. cit., p. 105..

Правильно ли поступает Симмонс, когда помещает негативный анархизм в пределы апостериорного анархизма? Это зависит от истинности утверждения о том, что для обоснования своей позиции любой негативный анархист должен опираться либо на идеал легитимности, либо на представление о том, каким было бы приемлемо полное позитивное усилие по легитимации. Я считаю, что эта дизъюнкция ложна в силу самого определения негативного анархизма. 

Касательно первого пункта я могу утверждать, как это делает Симмонс, что ни одно из существующих государств не удовлетворяет условиям, которые делали бы его легитимным (его апостериорный анархизм — эмпирическая гипотеза без значимых теоретических выводов). Или же я могу заявить, как это делает негативный философский анархизм, что до сих пор все теоретические усилия обосновать легитимность государства терпели неудачу. Если я разделяю это убеждение, я не могу поступать так, как предлагает Симмонс, в силу того, что у я обладаю критерием легитимности и констатирую, что ни одно государство ему не удовлетворяет. В то же время я не отрицаю, что все политические теории потерпели неудачу. Само наличие у меня такого критерия показывает, что одна из них всё же смогла обосновать легитимное государство. Если это верно, то негативный анархизм не будет включаться в апостериорный анархизм, каким он предстаёт в определении Симмонса. Конечно, это апостериорный анархизм, коль скоро он держится не на понятийной основе, но он не предполагает идеала легитимации. Также мы могли бы сказать что это теоретический анархизм (хотя, как мы и увидим дальше, с практическими последствиями), коль скоро это он заявляет о банкротстве всех известных теорий о легитимации государства. Анархизм Симмонса же, напротив, эмпирический, обращенный к легитимности конкретных государств.  

Вторая посылка также неистинна. Нельзя утверждать, что для того, чтобы позиция «негативного» анархиста была состоятельной, он должен опираться на какое-либо представление о том, каким могло бы быть полное и приемлемое положительное обоснование легитимности власти.

Тот, кто отвергает состоятельность всех исторических попыток обосновать власть, может делать это, например, на чисто логической основе: выводы, к которым стремились авторы, пытавшиеся оправдать легитимность государственной власти, не следовали из их собственных предпосылок.

С другой стороны, верно ли, что, как полагает Симмонс, крах исторических попыток обосновать идею государства или легитимной власти не даёт нам никакой возможности отрицать легитимную власть и политическое обязательство?  

Верно, что если у нас нет достаточных оснований, чтобы утверждать Х (возможность сущестования легитимной власти ), мы не можем вывести из этого чистое следствие не-Х (несуществование легитимной власти и, следовательно, юридических обязательств).Сделать это означало бы попасть в логическую ошибку ad ignorantiam (аргумент к незнанию^[16]в случае этой ошибки что-либо считается истинным только потому, что это не доказано как ложное, или наоборот, … Continue reading)). Но как же поступить в ситуации, когда у нас нет доказательств чтобы утверждать ни X, ни не-X, ни существование – ни несуществование легитимной власти и политических обязательств? Очевидно, что из этого следует suspensio assensionis — воздержание от суждения. Из воздержания от суждения логически ничего не вытекает, но прагматически — вполне. Если я не знаю, обязывают ли меня юридические предписания или нет, а действовать всё же необходимо, я просто исключу из практического рассуждения те основания, существование которых сомнительно, и буду руководствоваться остальными релевантными соображениями — моральными или связанными со здравым смыслом.

Наконец, неудача всех позитивных попыток [обосновать легитимность] действительно является основанием считать себя не связанным обязательством, если мы придерживаемся принципа «то, что не является обязательным, — дозволено» или, точнее, «всё, что не доказано как обязательное, — дозволено». В этом случае, если у нас нет доказательств или оснований утверждать, что у нас есть (политическое) обязательство, то мы этим обязательством не обладаем. Эти особенности позволяют нам точнее понять различие между анархизмом apriori и aposteriori. Первый постулирует идею о том, что все государства нелегитимны, тогда как второй ограничивает это суждение существующими государствами. Однако это различие выражает другое, более глубокое: в то время как априорный анархист предлагает аргументы, которые будто бы демонстрируют концептуальную несостоятельность легитимности любых государств и власти, оспаривая саму идею политической легитимности, анархист aposteriori основывается на ней, чтобы отказывать в подчинении как государствам, так и существующим политическим теориям.

Апостериорный анархист не считает себя обязанным подчиняться или следовать им: либо потому, что они не удовлетворяют критерию легитимности, который он принимает, либо потому, что, так как в теоретической сфере ещё не удалось выработать убедительную политическую теорию, отсутствует сам этот критерий легитимности, на котором можно было бы основывать существование легитимных государств. Но как только государства будут удовлетворять критерию легитимности, или теоретики найдут подходящий аргумент для оправдания государства, апостериорный анархист окажется первым в ряду его послушных подданных.

V. Анархизм и основные ценности

Наконец, Симмонс заявляет, что общее согласие с идеей о нелегитимности государства (необходимой или контингентной) государства… 

«…обычно обусловлено предварительной приверженностью: 

– волюнтаризму (убеждению в великой моральной значимости автономии свободного выбора или самоопределения и т. п.), при этом существующие государства характеризуются как по своей сути принудительные;

– эгалитаризму (равным правам, равным возможностям или равному доступу к основным благам и т. п.). При этом существующие государства рассматриваются как по своей сути иерархичные, сексистские, классовые или иным образом неэгалитарные;

–  ценностям общности (убеждению в великой моральной значимости общих целей, чувств солидарности или сочувствия и т. п.), при этом существующие государства описываются как отчуждающие или разъединяющие; либо некоторому сочетанию этих позиций». ^[17]SIMMONS, J., ob. cit., p. 104. По постоянному использованию в этом абзаце выражения «существующие государства» мы могли … Continue reading

Иными словами, анархист может отрицать власть, поскольку считает — по необходимым или контингентным причинам — что власть нарушает ценность первого порядка в его собственной ценностной иерархии. И так получается, что один анархизм основывается на автономии, второй на равенстве, третий на ценности общности.  На этом завершаются различения внутри анархистских позиций, которые предлагает Симмонс. 

Перейдём теперь к анализу его аргументов, направленных на характеристику позиции, которую он полагает верной.

VI Жизнеспособность различных направлений анархизма

Симмонс считает, что мы должны отвергнуть сильный анархизм, поскольку существуют веские основания полагать что сама по себе нелигитимность государства отнюдь не накладывает обязательства (сильного или слабого) противостоять ему.  

Причины, которые подтверждают эту убеждённость, главным образом, заключаются в том, что легитимность государства (по отношению к агенту) и другие моральные качества государства являются независимыми переменными, так что государство может не иметь права приказывать ему, не будучи при этом достаточно «плохим», чтобы оправдать попытку его устранения (со всеми моральными издержками, которые это может повлечь: потеря человеческих жизней, повсеместное насилие и т. п.). Этот аргумент кажется мне правильным относительно радикального абсолютного анархизма, и я присоединяюсь к Симмонсу в его неприятии. Не следует, однако смешивать это неприятие с обобщённым утверждением о моральной несостоятельности любых попыток уничтожить некое конкретное государство. Суть этого утверждения в том, что сама по себе нелегитимность государства не является достаточным моральным основанием для взятия на себя обязательства его уничтожить. Однако подобное обязательство может потребоваться в конкретном случае по другим моральным причинам.

Куда менее привлекательным мне кажется скепсис Симмонса по отношению к сильному prima facie анархизму. Если признать, как это делает Симмонс, истинность анархизма (Симмонс признаёт только апостериорный анархизм, однако это верно также для анархизма априорного), мы согласимся и с тем, что нелегитимность государства представляет собой нечто отрицательное. Если это принять, то придётся признать и то, что жить в нелегитимных государствах вредно для нас; признать, что поэтому существует prima facie обязанность бороться с нелегитимным государством. Однако нелегитимность государства может быть поводом для борьбы с ним лишь в весьма ограниченном смысле этого слова. Например, мы можем, настаивать на том, что директивы инстанции, претендующей на власть, в подавляющем большинстве случаев не меняют ничьих моральных обязательств. По этому вопросу мы даже можем проводить кампании по повышению сознательности граждан, а также использовать другие методы, способствующие делегитимации и разоблачению власти, расширению полномочий граждан, возвращению делегированной ими нормативной власти. Однако борьба с государством, когда она оправдана исключительно тезисом о его нелегитимности, никогда не должна требовать применения насилия или оружия. Весь вопрос в том, какими ещё ценностями анархист готов пожертвовать ради своей борьбы.

Перейдем теперь к оценке каждой версии слабого анархизма, то есть тезиса о том, что не существует ни легитимной власти, ни обязанности подчиняться приказам.  

Что касается абсолютного слабого анархизма, его следует отвергнуть, поскольку он не вписывается в правдоподобное понимание практического рассуждения. С одной стороны, подобное рассуждение сложно: есть случаи (вероятно, их большинство), когда у нас появляются основания действовать в соответствии с предписаниями из-за их морального содержания или просто из благоразумия. Точно так же иногда у нас есть основания считать директивы фактической власти обязательными в слабом смысле. С другой стороны, тот, кто рассматривал бы своё право не считать приказы государства обязательными как обязанность никогда не повиноваться этим приказам, совершал бы логический скачок (ведь моё право не делать P не налагает на меня обязанность не делать P).

Напротив, слабый анархизм prima facie предполагает, что в целом право не является обязательным, но может при определённых обстоятельствах быть обязательным в слабом смысле. А кроме того, идея о том, что во многих ситуациях нам, вероятно, следует действовать в соответствии с законом, — представляется гораздо более правдоподобной теорией, исходя из нашего понимания структуры практического рассуждения и веса оснований, влияющих на наши действия.

Философский анархизм — это слабый анархизм prima facie. Это не просто теоретический анархизм, но такой, который определяет и отстаивает свои практические обязательства особым образом —  на мой взгляд, более интересным, чем политический анархизм.

С оригиналом статьи можно ознакомится здесь.

Оформление: кадры из фильма «Кафка». 1991. Франция, США. Реж. С. Содерберг.

 48 total views,  4 views today