Мария Григорьевна Никифорова, или Маруся Никифорова (1885, Александровск, Екатеринославская губерния — 16 сентября 1919, Севастополь, Таврическая губерния), — анархистка, соратница Нестора Махно. Примкнула к анархическому движению в 16 лет. Известна под именем Маруся. В годы Гражданской войны была одним из самых заметных и авторитетных командиров анархистских отрядов Екатеринославской и Таврической губерний. В свете предстоящей годовщины её казни публикуем новый текст Анатолия Дубовика, посвящённый жизни и взглядам Маруси.
Мария Никифорова – едва ли не самая известная анархистка, действовавшая на территории бывшей Российской империи и Украины. Вероятно, именно поэтому вокруг личности легендарной анархистки возникло множество легенд и откровенных выдумок. Постараемся дать ее биографию, максимально свободную от этих ошибок.
Мария Григорьевна Никифорова родилась в 1888 году (возможно, в 1885). Точное место рождения неизвестно: по одним сведениям, это было местечко Печениково Стародубского уезда Черниговской губернии, по другим – экономия Левшиково Александровского уезда Екатеринославской губернии. Существует романтическая версия, согласно которой происходила она из дворян, отец ее был штабс-капитаном, а сама Мария училась в гимназии, но – в 16 лет влюбилась в некоего офицера, сбежала из дома, была брошена возлюбленным и оказалась вынуждена самостоятельно зарабатывать на жизнь; была няней, торговкой, посудомойкой на водочном заводе… На самом деле, Никифорова была дочерью крестьянина, образование, по собственным словам, имела лишь домашнее, а других достоверных сведений о ее ранней молодости просто нет.
В начале 1900-х Никифорова, будучи работницей-швеей, присоединилась к Партии социалистов-революционеров, затем перешла к анархистам-коммунистам. Произошло это то ли в Александровске (ныне Запорожье), то ли в Екатеринославе (ныне Днепр). Была пропагандисткой, затем присоединилась к боевой дружине и участвовала в террористических актах против местной буржуазии и полиции. Подробности опускаем, поскольку никаких документальных подтверждений им нет. Достоверно известно, что в 1907 году Никифорова жила в Стародубе, где входила в число лидеров революционной группы, объединявшей молодых анархистов, эсеров и эсеров-максималистов, вела пропаганду среди рабочих Стародуба и ближнего к нему посада Клинцы, а также занималась боевой деятельностью.
В Стародубе Никифорова была впервые арестована в том же 1907 году, при этом пыталась покончить с собой, но, к счастью, неудачно. Обвинения в терроре грозили смертной казнью, поэтому Мария настаивала перед следствием и медицинской комиссией на том, что родилась в 1889 году. Это делало ее несовершеннолетней и позволяло надеяться на более мягкий приговор. Так и получилось. 13 октября 1907 года Временный военный суд в Чернигове признал крестьянку Марию Никифорову виновной в принадлежности к анархистам-коммунистам, участии в убийстве стародубского пристава Тхоржевского и в ограблении священника, приговорил ее к повешению, но – при утверждении приговора казнь была заменена на 20 лет каторги.
После суда Никифорова более года оставалась в Черниговской тюрьме, затем была отправлена в Москву. В сопроводительных документах отмечалось: «Склонна к побегу. В общей камере является вожаком и агитатором. Полезна одиночка. Требует особо бдительного надзора как важная преступница». По прибытии в Москву в мае 1909 Никифорова была заключена в Московскую губернскую женскую каторжную тюрьму, она же Новинская женская тюрьма. Оказалась в одной камере с Натальей Климовой, одной из руководительниц Боевой организации эсеров-максималистов, осужденной на бессрочную каторгу за организацию покушения на министра внутренних дел Столыпина. В той же камере содержалась еще одна максималистка, некто Екатерина Никитина. Через 20 лет эта дама написала воспоминания, в которых, помимо прочего, заявила, будто «настоящее имя» Никифоровой было не Мария, а Владимир, и была она не женщиной, да и не мужчиной, а гермафродитом. Ответить на этот мемуар не могла ни сама Никифорова, погибшая за 10 лет до того, ни ее друзья, уже давно лишенные доступа к любым легальным органам печати. История Никитиной о «гермафродите» получила популярность начиная с 1990-х, ее пересказывают до сих пор, хотя ценность их нулевая. В фондах Московской женской тюрьмы сохранилось личное дело Марии Никифоровой. Там говорится: «Особые приметы: нет», «Семейное положение: девица», единственная подробность о состоянии здоровья – малокровие. Никаких «пикантных» особых примет Никифоровой врачи тюремного ведомства не заметили, следовательно – их просто не было, а рассказы Никитиной есть всего лишь посмертная клевета, глупая и легко опровергаемая.
В московской тюрьме Никифорова провела меньше двух месяцев. Ко времени ее прибытия из тюрьмы готовился побег. Готовила его группа членов разных революционных организаций, в основном эсеров-максималистов; в этой группе участвовал и молодой Владимир Маяковский, еще недавно состоявший в большевиках, а вскоре получивший известность как крупнейший в России поэт-футурист. Главной целью заговорщиков было освобождение Климовой, но бежать должны были все обитательницы камеры, члены разных партий – максималистки, эсерки, социал-демократки и две анархистки, Никифорова и Мария Шишкарева.
В ночь на 1 июля 1909 года надзирательница Александра Тарасова открыла двери камеры, передала арестанткам вольную одежду и вывела их в коридор. Спустившись со второго этажа по связанным простыням, 13 арестанток выбрались на улицу. Здесь они разбились на небольшие группы и в сопровождении провожатых направились на конспиративные квартиры. Трем беглянкам не повезло: в темноте они потерялись и под утро были задержаны. Остальные десять благополучно скрылись.
После побега Никифорова оказалась в Западной Европе. Жила в Париже и Брюсселе, входила в анархические группы, поддерживала знакомства со многими российскими эмигрантами; среди них был Владимир Антонов-Овсеенко, в то время состоявший в меньшевистской фракции социал-демократической партии, – через несколько лет он сыграет заметную роль в судьбе Никифоровой.
О жизни Никифоровой за границей существуют несколько легенд. Одна из них утверждает, будто примерно в 1913 году Мария жила в Испании и участвовала в боевой деятельности тамошних анархистов, была ранена при нападении на банк и тайно переправлена во Францию для лечения. В соответствии с другой, выздоровев после ранения, Никифорова поступила в парижскую школу живописи и скульптуры Огюста Родена. В принципе, ничего невозможного в этих двух историях нет, в отличие от третьей: якобы, с началом Первой мировой войны Никифорова поступила в офицерскую школу в Париже, которую окончила в 1916, а затем в составе французской армии участвовала в боях на Салоникском фронте в Греции. Учитывая деятельность Никифоровой в 1917, сведения эти более чем сомнительны: никаких следов оборончества в ее биографии этого времени нет, хотя после Февральской революции все более или менее известные сторонники продолжения войны оставались на тех же позициях. К тому же, просто невозможно представить, чтобы во время войны боевого офицера отпустили из действующей армии. Так или иначе, но по возвращении в Россию Никифорова никогда не заявляла о своем «офицерском звании», а своей профессией называла фотографию.
Вернувшись на родину в июне 1917, Никифорова поселилась в Петрограде и присоединилась к Петроградской федерации анархистов-коммунистов (ПФАК), которая в это время готовила вооруженное выступление против правительства. С первых дней жизни в столице вела активнейшую агитационно-пропагандистскую работу, выступала перед солдатами и рабочими. Имела несомненный ораторский талант; киевлянка Зора Гандлевская, которая познакомилась с Никифоровой немного позже, вспоминала, что она «могла выступать на митингах в течение 3-4-х часов пламенно и увлекала аудиторию своей убедительностью, страстностью и эрудицией». Но одной лишь пропагандой деятельность Никифоровой не ограничивалась: 18 июня она участвовала в вооруженном нападении анархистов на тюрьму «Кресты» и освобождении товарищей. Эта акция вызвала разгром штаб-квартиры ПФАК и арест находившихся в ней активистов Федерации. Была задержана и Никифорова, но, как и большинство других анархистов, ее освободили через несколько дней.
2 июля 1917 Временный революционный комитет, созданный ПФАК, отправил своих представителей на предприятия и в воинские части – призвать к немедленному выступлению. Никифорова была направлена в Кронштадт, военно-морскую базу Балтийского флота. Она привела отряды матросов в Петроград, но, как известно, восстание 3-4 июля закончилось поражением. Часть анархистов и членов Временного ревкома была арестована, многие скрылись из столицы.
В августе 1917 Никифорова поселилась в Александровске и стала самой известной и авторитетной участницей Александровской федерации анархистов. Под ее руководством федерация стала массовой организацией, пользовавшейся сильным влиянием среди рабочих и крестьян Александровска и Александровского уезда, а сама Никифорова очень быстро получила широчайшую известность в анархическом движении Украины. Ездила по всему уезду, призывая к борьбе против любых властей и к строительству вольного анархического общества; в это время познакомилась с Нестором Махно и другими гуляйпольскими анархистами. Но одной лишь пропагандой Никифорова не ограничивалась: уже к осени сформировала боевую дружину («отряд анархо-террористов»), который начал экспроприации местной буржуазии. Первой жертвой стал александровский заводчик Бардовский, у которого анархисты захватили миллион рублей. Часть денег передавалась Совету рабочих депутатов и другим революционным организациям.
В конце сентября 1917 Никифорова была арестована по распоряжению Александровского уездного исполкома, умеренное руководство которого она обвиняла в контрреволюции. Анархисты, в том числе находившийся в Александровске Махно, призвали рабочих города ко всеобщей забастовке протеста. В результате Никифорову освободили, а проходивший в те дни уездный съезд Советов избрал ее членом уездного Совета. Через несколько недель, в середине октября, она снова была арестована, на этот раз за организацию экспроприаций. Второе заключение также продлилось недолго: до 26 октября, когда в Петрограде произошел переворот и власть перешла к блоку большевиков и левых эсеров.
После октября наряду с петроградским правительством Ленина возникли несколько оппозиционных ему региональных центров власти; важнейшими из них оказались Генеральный секретариат при Украинской Центральной Раде, который вскоре стал правительством Украинской Народной Республики, и казачье Донское войсковое правительство. Анархисты России и Украины сохраняли тактический блок с большевиками и левыми эсерами, обещавшими продолжать революцию, но ждали момента, когда социалистическая власть «станет явно контрреволюционной», чтобы выступить против нее. Неизбежность гражданской войны была очевидна, а оружие становилось главным аргументом в спорах между разными политическими силами. Поэтому Никифорова и ее отряд «анархо-террористов» приступили к разоружению воинских частей старой армии. Первая такая акция произошла в Орехове Бердянского уезда, когда группа александровских и гуляйпольских анархистов разоружила солдат 48-го Одесского пехотного полка, а тех офицеров, что пытались оказать сопротивление, расстреляла. – Точная дата этих событий остается неизвестна; махновский командир Виктор Белаш в воспоминаниях называет (с чужих слов) 10 сентября, но это совершенно невозможно: до большевистского переворота открытое нападение на воинскую часть стало бы сенсацией, прогремевшей на всю страну, к тому же, оба осенних ареста Никифоровой не сопровождались обвинениями в такой акции. – После событий в Орехове александровские анархисты совершили еще несколько разоружений небольших армейских частей, оставляя оружие себе или передавая его единомышленникам в других городах Украины.
В середине декабря «левый блок» большевиков, левых эсеров и анархистов Александровска впервые вступил в открытый бой, попытавшись установить контроль над городом, но потерпел поражение. Реванш был взят через пару недель: в результате четырехдневных уличных боев к 4 января 1918 года в Александровске установилась власть местного Совета. Никифорова как представительница федерации анархистов вошла в Военно-революционный комитет и была избрана в нем товарищем председателя; по свидетельству Махно, она опасалась превращения ревкома в новый орган власти и, стремясь не допустить этого, информировала рабочее население города обо всех решениях и внутреннем состоянии ревкома.
Тем временем из Петрограда в Украину прибыл старый знакомый Никифоровой, Владимир Антонов-Овсеенко, назначенный Лениным главнокомандующим Южным революционным фронтом по борьбе с контрреволюцией. По его поручению и на полученные от него средства Никифорова сформировала вооруженное подразделение – Вольную боевую дружину (вариант названия: Вольно-боевой отряд по борьбе с контрреволюцией) численностью около 600 человек с артиллерией и пулеметами. Для того времени это была довольно крупная военная сила. В середине января дружина выехала на Дон, где вела бои с казаками генерала Каледина, затем участвовала в установлении советской власти в городах южного Крыма, а в конце месяца вернулась в украинские степи, где вовсю шла борьба между сторонниками «левого блока» и Украинской Народной Республики.
В ночь на 28 января 1918 дружина Никифоровой прибыла в Елисаветград (ныне Кропивницкий), где в течение двух дней совместно с солдатами 657-го Прутского стрелкового полка билась с украинскими гайдамаками. Победа осталась за блоком большевиков и анархистов, после чего Никифорова и ее бойцы начали наводить свой порядок в городе. Была разогнана городская Рада (Совет украинских социалистических партий), начались аресты и расстрелы офицеров, местной буржуазии объявлена контрибуция, из Елисаветградской тюрьмы освобождены арестанты, а тюремные архивы были сожжены. При личном участии Никифоровой были конфискованы и разгромлены несколько крупных магазинов, причем часть товаров, а также полученных от контрибуции денег, раздавались беднейшему населению города. На этом фоне произошел конфликт с Елисаветградским военно-революционным комитетом: Никифорова обвинила его в терпимом отношении к буржуазии, а ревком потребовал от дружины покинуть город. В конце концов Никифорова так и поступила.
Вернувшись в Александровск после месячного отсутствия, Никифорова и ее бойцы вступили в новый конфликт с большевиками, на этот раз – с руководством местного Совета, сочтя его действия «узурпацией власти». Поначалу дело ограничивалось взаимными обвинениями, но к 20 февраля разногласия достигли кульминации: Вольная дружина арестовала членов городского исполкома, при этом произошла перестрелка с красногвардейцами Первого Черноморского отряда Ивана Федько. Арестованных освободили в тот же день, но продолжать работать вместе с ними Никифорова отказалась и, как принципиальная противница власти, демонстративно вышла из всех советских органов.
В эти же дни началось германо-австрийское наступление. Вольная боевая дружина объявила новый набор добровольцев, увеличив численность почти до тысячи человек, и в начале марта 1918 выехала двумя эшелонами на фронт.
По пути на запад дружина снова должна была проехать Елисаветград. Власть в городе принадлежала Временному комитету революции во главе с умеренными социалистами. Население, помнившее о недавнем пребывании Никифоровой, опасалось новых эксцессов; по городу ходили слухи, будто Никифорова обещала «не оставить камня на камне». Временный комитет и профсоюзы объявили мобилизацию, а заодно выдвинули лозунг «Вся власть Учредительному собранию». 9 марта подошедшая к Елисаветграду Вольная боевая дружина была встречена огнем. Бои на подступах к Елисаветграду шли три дня, обе стороны использовали артиллерию. На помощь Никифоровой прибыли отряд рабочих-анархистов Каменского завода из-под Екатеринослава и большевистский отряд Беленкевича, но войти в город им так и не удалось. Потеряв около ста человек убитыми и ранеными, анархисты и большевики отступили; среди раненых была и сама Мария.
Более месяца анархисты Никифоровой сражались против германо-австрийских войск, медленно отступая вдоль железных дорог от Киевщины до Северного Приазовья. Как и раньше, отряд широко практиковал реквизиции и конфискации, хотя, как было установлено уже в то время, во многих случаях от имени Никифоровой и ее бойцов действовали самозванцы, ничем не отличавшиеся от обычных бандитов. Украинские большевики были недовольны Никифоровой по другой причине: оставаясь убежденной противницей государственности, она нередко разгоняла местные Советы, присвоившие себе слишком много прав либо просто саботировавшие борьбу с внешней угрозой. Высочайшую репутацию и настоящую популярность Никифорова сохраняла среди двух категорий: анархистов, выражавших протесты против «сплошной травли большевиками и буржуазией» бойцов Вольной дружины, и военного командования красных, считавших дружину Никифоровой одной из самых боеспособных частей в Украине, а ее саму – талантливым командиром, причем едва ли не единственной в стране женщиной-военачальницей. Сам главком красных войск Антонов-Овсеенко утверждал: «Маруся боевой человек, самоотверженно дерущийся и держащий свой отряд в железной дисциплине. Вела она себя не хуже, а лучше, чем многие из великолепных советских деятелей, трусливо бежавших, захватив пожитки и семьи, задолго до пришествия немцев».
17 апреля 1918 года Вольная боевая дружина прибыла в Таганрог, временную столицу «красной» Украины, уже почти полностью захваченной немцами. В тот же день дружина была разоружена, а сама Никифорова арестована по приказу большевистской части Центрального исполнительного комитета (ЦИК) Советов Украины. Ей были предъявлены обвинения в разгроме Елисаветграда, самовольных реквизициях и расстрелах, неподчинении военному командованию. В эшелонах Вольной дружины прошел обыск, в результате которого не было обнаружено ничего компрометирующего: ни ценностей («золото-брильянты»), ни денег, ни дорогих вещей, – только оружие, боеприпасы, продукты и другое нужное для войска имущество.
Арест популярной командирши вызвал волнения среди анархистов, левых эсеров, красноармейцев. В ЦИК поступали угрозы: «За Марусю – разгоним вас». Телеграмму в защиту Никифоровой прислал сам Антонов-Овсеенко. В этих условиях большевики не стали обострять конфликт и включили в состав «суда революционной чести» представителей левых эсеров и анархистов. В итоге, опросив многих свидетелей, суд признал все обвинения не доказанными, а также указал на недопустимость распространения «совершенно непроверенных слухов» о Никифоровой.
Мария была освобождена, конфискованное оружие и имущество ее отряду вернули. Не всё: многое оказалось расхищено самими большевиками, громче всех кричавшими о недопустимости «самочинных реквизиций». Никифорова вошла в штаб, который руководил обороной Таганрога, участвовала в боях за город и покинула его одной из последних. В начале мая Вольная дружина сражалась с белыми, а затем и с германцами на Дону, в районе станицы Кагальницкой. Как отмечал главнокомандующий войсками Кубано-Черноморской советской республики Карл Калнин, в этих боях отряд «проявил редкую самоотверженность, мужество и геройство», сумел занять несколько населенных пунктов, но в конце концов был разбит и почти полностью уничтожен. Тяжело раненую Никифорову вывезли в Царицын.
В конце мая 1918 советские власти организовали разоружение всех анархических отрядов, отступавших из Украины на Царицын; были расформированы и остатки Вольной боевой дружины. С несколькими спутниками, среди которых был Нестор Махно, Никифорова уехала в Саратов, где фактически проживала нелегально. Причиной тому были возобновившиеся угрозы со стороны виднейших украинских большевиков во главе с Георгием Пятаковым, которые остались крайне недовольны оправдательным приговором и снова требовали арестовать и расстрелять «бандитку Марусю», самую известную и популярную анархистку Украины.
20 июня 1918 года Никифорова была обнаружена и арестована в Саратове. Через несколько дней ее отправили в Москву. В дороге она протестовала против ареста, во время стоянок поезда пыталась обращаться к матросам с призывом освободить ее. В Москве была заключена в Бутырскую тюрьму. 9 августа 1918 следственная комиссия Московского ревтрибунала начала расследование дела Никифоровой.
В том же августе 1918 московские анархисты начали кампанию за освобождение своей соратницы. Соответствующие ходатайства и заявления подавали самые известные деятели Московской федерации анархических групп и Временного секретариата Всероссийской федерации анархистов-коммунистов (ВФАК), а также красные командиры Антонов-Овсеенко и Калнин. Кампания достигла успеха: 21 сентября Никифорова была освобождена из Бутырок до суда на поруки секретаря ВФАК Карелина и Антонова-Овсеенко.
Ожидая суда, Никифорова поступила учиться живописи в студию Пролеткульта. По воспоминаниям секретаря отдела живописи Пролеткульта Маргарита Сабашниковой, она часто выступала делегатом от студентов с жалобами на неудовлетворительные условия учебы и недостаточное внимание преподавателей. Осенью 1918 Никифорову кооптировали во Временный секретариат ВФАК вместе с Бжостеком, который к этому времени стал ее мужем.
С 25 по 28 декабря 1918 года в Москве прошел Первый Всероссийский съезд анархистов-коммунистов, в котором Никифорова участвовала как представительница украинских анархистов и выступила с докладом о деятельности анархистов в повстанческом движении. Съезд, в частности, выразил протест в связи с предстоящим процессом над Никифоровой и заявил, «что она предана суду только потому, что ее нагло оклеветали».
Процесс по делу Никифоровой начался в Московском ревтрибунале 21 января 1919; Марию обвиняли «в вооруженном противодействии и дискредитировании советской власти и в дезорганизаторской деятельности ее в деле обороны против внешних и внутренних врагов в опасный для революции момент», в массовых незаконных реквизициях и грабежах, которые «вызвали на Юге разочарование в Советской власти». Обвинения Никифорова отвергла, настаивая на своей невиновности; в газетных отчетах писали, что «в своем последнем слове подсудимая заявляет, что ей дороги революционное движение, и особенно революционная честь деятелей Юга. Во всех своих действиях она руководилась лишь той идеей, что рабочие и крестьяне должны фактически, по возможности, скорее взять в свои руки все, что ими создано было на протяжении веков. Приравнивание ее действий к бандитизму равносильно обвинению в этом всего авангарда революционных деятелей Юга». Свидетелей обвинения не имелось (в том числе и потому, что Украина находилась под германской оккупацией), против Никифоровой оказались только слухи и пересказы слухов. Но вынести оправдательный приговор в столь громком деле большевистский суд тоже не мог, а потому нашел компромиссное решение. Обвинения в бандитизме и грабежах были признаны недоказанными; Никифорову признали виновной «в дискредитировании Советской власти своими поступками и действиями ее отряда в некоторых случаях; в неподчинении некоторым советам на местах в сфере военных действий». «Учитывая революционные заслуги» подсудимой, трибунал постановил запретить ей «занимать ответственные посты сроком на шесть месяцев со дня приговора», то есть с 23 января 1919 года.
Специальная комиссия советского правительства Украины во главе с все тем же Пятаковым, разумеется, осталась недовольна, выразила протест против приговора, потребовала расстрелять «Марусю» за бандитизм, но сделать ничего не могла. Сама Никифорова сразу выехала в Украину, вероятно, намереваясь возобновить вооруженную борьбу против контрреволюции. Ходили даже слухи, что она снова возглавила анархический отряд численностью около 200 бойцов, что отряд этот первым вошел в Екатеринослав, отбитый красными у украинских властей 26-27 января 1919, – но поверить в это сложно: слишком мало времени прошло между окончанием суда и боями под Екатеринославом.
Точно известно, что в феврале 1919 Никифорова присоединилась к Махновскому движению, которое вскоре было оформлено в 3-ю Заднепровскую бригаду в составе Украинской Красной армии. Махно, его штаб и Военно-революционный совет (повстанцев-махновцев), сами находясь в довольно сложных отношениях с большевиками, не стали ухудшать их и подчинились вынесенному в Москве приговору: Никифорову отстранили от военной работы, поручив заниматься культурно-просветительской деятельностью в Гуляйпольском районе. Несколько месяцев она создавала детские сады, детские коммуны и школы, налаживала медицинское обслуживание населения. Одновременно вела анархическую пропаганду среди крестьян и повстанцев, выступала на митингах, информируя о преследованиях большевиками анархистов в России и Украине. Впрочем, как и всё махновское руководство того времени, она придерживалась позиции сохранения «единого революционного фронта всех революционных партий, стоящих на платформе подлинной Советской власти из беднейших крестьян и рабочих». Бжостек, который в январе остался в Москве, видимо, стоял на другой точке зрения и весной 1919 начал формировать группу анархистов подполья для борьбы против красных.
7 мая 1919 в Гуляйполе приезжал Лев Каменев, один из главных вождей большевиков. Судя по его докладам в Москву, он остался приятно удивлен состоянием дел в махновском районе, в том числе в сфере культуры и образования, которыми занималась Никифорова. Личность самой Никифоровой тоже произвела на Каменева самое благоприятное впечатление, и по возвращении в Москву он добился сокращения приговора ей до трех месяцев. Теперь Мария могла вернуться к военной работе, что она и сделала. В середине мая 1919 штаб махновской бригады направил ее в Бердянск, поручив заняться формированием нового полка из добровольцев. Здесь Мария воссоединилась с мужем, приехавшим из Москвы. В Бердянске Никифорова продолжала анархическую агитацию, выступала на митингах с критикой «комиссародержавия» большевиков и антисемитизма повстанцев Григорьева.
Завершить формирование полка Никифорова не успела. В начале июня 1919 большевики разорвали военно-политический союз с махновцами и начали против них военные действия. Мария с мужем и еще несколькими анархистами скрылась из Бердянска и ушла в подполье. Сначала она хотела собрать партизанский отряд для совершения нападений и диверсий на железных дорогах в тылу генерала Деникина, но из-за недостатка оружия отказалась от этого плана. После этого решила вернуться к старому испытанному средству, террору, направив его против центральных фигур красных и белых. В середине июня на станции Большой Токмак при участии Никифоровой прошло совещание нескольких десятков анархистов, поддержавших ее планы. Деньги для работы – разные люди называют разную сумму, 100, 500 и 700 тысяч рублей – подпольщикам передал Махно. После совещания из Токмака выехали три группы боевиков: одна направилась в Харьков, а затем в Москву, где положила начало Всероссийской организации анархистов подполья, другая – в Сибирь, для устройства покушения на Верховного правителя России адмирала Колчака, третья, во главе с Никифоровой и Бжостеком, планировала добраться до Ростова-на-Дону и Крыма, чтобы организовать убийство генералов Деникина и Слащева.
Но дальше что-то пошло не так, как планировалось. Вместо Ростова Никифорова и Бжостек оказались в Харькове, занятом белыми. Здесь их арестовала деникинская контрразведка, заподозрив в принадлежности к большевикам. Супруги не были опознаны и вскоре вышли на свободу за взятку. К началу августа с тремя товарищами добрались до Севастополя, где разыскали Зору Гандлевскую. К этому времени Зора находилась во главе небольшой боевой группы и готовила покушение на ожидавшегося в городе Деникина. Судя по ее воспоминаниям, Никифорова и Бжостек собирались участвовать в этом акте, а затем планировали уехать в Польшу. Но не получилось: известность Никифоровой привела к ее гибели.
В августе 1919 Никифорову случайно встретили на улице двое солдат белой армии, которые когда-то попали в плен к ее отряду. Как рядовые, они были всего лишь выпороты по приказу Никифоровой и отпущен. Теперь солдаты узнали ее, проследили до места жительства, а затем сообщили адрес контрразведке.
Никифорова и Бжостек были арестованы в Севастополе в августе 1919, в помещении магазина, не успев оказать вооруженное сопротивление. Бжостек пытался повторить харьковский выход на волю за взятку; белые офицеры охотно взяли предложенные им 40 тысяч рублей, но освобождать супругов не стали. Гандлевская пыталась организовать освобождение Никифоровой, предложив товарищам план нападения на Севастопольскую тюрьму, но не получила поддержки: сил у анархистов было немного.
16 сентября белый военно-полевой суд рассмотрел дело Марии Никифоровой по обвинению в том, что «командуя в 1918-1919 отрядом анархистов-коммунистов, производила расстрелы офицеров и мирных жителей в Ростове-на-Дону, Одессе и Мелитополе, призывала к кровавой и беспощадной расправе с “буржуями” и “контрреволюционерами”». Из конкретных обвинений в приговор вошло описание действий отряда Никифоровой в Одессе, которую она якобы захватывала вместе с «петлюровскими» (украинскими) повстанцами, «при чем принимала участие в сожжении Одесской гражданской тюрьмы, где был сожжен начальник тюрьмы Перелешин». Беда в том, что украинские отряды брали Одессу (и жестоко убили начальника городской тюрьмы) в декабре 1918. Никифорова в то время, как мы помним, находилась в Москве в ожидании суда. Как видим, легенды вокруг «Маруси» рождались и в лагере белых.
На суде Никифорова «держалась вызывающе и после прочтения приговора стала бранить судей». Получила смертный приговор. Такой же приговор вынесли Бжостеку, обвинявшемуся в «укрывательстве» жены, то есть в недонесении о ее преступлениях.
После суда Никифорову отправили обратно в тюрьму. В грузовике, под охраной двух десятков офицеров. По свидетельству Зоры Гандлевской, всю дорогу она кричала: «Да здравствует анархия! Да здравствуйте свобода! Долой тиранов! Долой белогвардейцев!».
В ночь на 17 сентября (3 сентября по «старому стилю», которым пользовались белые) 1919 года Мария Григорьевна Никифорова была расстреляна во дворе женского корпуса Севастопольской тюрьмы. Присутствовавшая при казни надзирательница рассказывала, что Мария сама скомандовала: «Пли!».
1,469 total views, 1 views today