Начиная цикл биографических публикаций в журнале «Akrateia», мы хотели уделить главное внимание юбилеям тех участников анархического движения на территории Российской империи и СССР, которые одновременно – или позже, уже отойдя от анархизма – внесли свой вклад в науку. Строго придерживаться этого критерия для отбора героев наших публикаций, конечно, не получится, поскольку было их не так много, как нужно для нашего проекта. Поэтому иногда мы будем рассказывать о людях малоизвестных или даже совсем неизвестных широким читательским массам, но – о людях с интересной (по нашему скромному мнению) судьбой. Сегодня как раз такой случай. Сегодня, 6 мая 2025 года, есть повод вспомнить о двух людях, ставших анархистами в совсем юном возрасте, много и упорно работавших для распространения анархических идей, подвергавшихся преследованиям со стороны властей и проживших более 90 лет, сохранив свои убеждения. Оба скончались в один и тот же день – с интервалом в десять лет.
Ирина Николаевна Иловайская (по первому мужу Уйттенховен-Иловайская, по второму мужу Иловайская-Батрак, по третьему мужу Иловайская-Чумак) (3/16 апреля 1904, Новогрудок Минской губернии – 6 мая 1995, Ташкент).
Из дворян, дочь подъесаула. Ко времени Революции 1917 года жила в Москве, училась в гимназии. В 1918 году присоединилась к анархистам-коммунистам. Скорее всего, это было весной того года, когда в Москве существовала целая сеть групп и кружков молодых анархистов из числа школьников и студентов, примыкавших к Московской федерации анархических групп. К лету 1918-го практически все они распались в результате гонений со стороны большевистских властей. Зимой-весной 1919 года возрожденное молодежное движение приступило к созданию Всероссийской федерации анархической молодежи, которая была разгромлена чекистскими арестами уже летом, – но вновь и вновь предпринимало попытки воссоздания и объединения в 1920 году, 1922 году и позже.
Имя Ирины Иловайской не встречается в публикациях или документах об анархическом движении конца 1910-х годов, что совсем не удивительно: ей было всего 14-15 лет, она была слишком молода, чтобы стать сколько-нибудь заметной фигурой в те бурные времена. Окончив школу в 1919 году, Иловайская поступила кассиршей на книжный склад Наркомата финансов, затем перешла в библиотеку ВЦИК в Кремле, где была техником, делопроизводителем и библиотекарем. В конце 1920 году командирована в Ригу, работала машинисткой-переводчицей полпредства РСФСР в Латвии.
В марте 1921 года, в неполные 17 лет, Ирина вышла замуж за секретаря военного атташе РСФСР Александра Уйттенховена (1897-1966). Бельгиец родом из Москвы, Уйттенховен прошел через юношеское увлечение толстовством и Ницше, а затем всерьез занимался изучением теософии, антропософии и ведической философии, переводил на русский язык «Махабхарату», выступал с лекциями в Московском антропософском обществе; эти интересы привели к знакомству, а затем и дружбе с Андреем Белым. Владел несколькими европейскими языками, что способствовало неплохой карьере в разведывательных органах новой, большевистской власти, которой Уйттенховен предложил свои услуги в начале 1918 года. Казалось бы, понятно, кто «должен был» стать безусловным лидером в молодой семье, но стереотипные ожидания не всегда срабатывают, – и достаточно скоро Александр Уйттенховен, наверняка под влиянием жены, тоже стал убежденным анархистом-коммунистом.
К концу 1922 года супруги вернулись в Москву. Ирина поступила учиться в театральную студию, одновременно работала машинисткой на дому, была переводчицей на Международных Ленинских курсах, затем потеряла работу и до самого ареста в 1930-м оставалась безработной. Александр служил помощником начальника отделения Оперативного управления Штаба Красной армии, пока не был демобилизован в 1924 году; с этого времени он стал журналистом и художником в различных московских театральных журналах; имел обширные знакомства среди московской театральной интеллигенции. Кто-то из представителей последних познакомил супругов Иловайских с Аполлоном Карелиным, секретарем Всероссийской федерации анархистов-коммунистов, все еще легально существовавшей (и уже абсолютно бездействовавшей) в СССР, и одновременно – организатором и командором тайного анархо-мистического «Ордена тамплиеров» и его московского отдела «Орден Света».
К началу 1925 года Уйттенховены вступили в «Орден Света». Ирина входила в орденский кружок Николая Проферансова, участвовала в его собраниях, читала нелегальную анархическую и анархо-мистическую литературу. После смерти Карелина (март 1926 года) участвовала в создании и деятельности Секретариата «Всероссийского общественного комитета по увековечиванию памяти А.А. Карелина», в том же 1926 году вошла в Секретариат «Всероссийского Черного Креста», а в январе 1928-го вступила в Анархическую секцию «Всероссийского общественного комитета по увековечиванию памяти П.А. Кропоткина». Принимала активное участие в сборах средств в фонд Черного Креста, оказывавшего материальную помощь заключенным и ссыльным анархистам.
В самом конце 1920-х Ирина Уйттенховен разочаровалась в мистическом анархизме, о чем позже говорила: «Анархизм и мистицизм – вещи совершенно разные, анархизм дает каждому человеку право иметь свои философские убеждения и свои вкусы, но анархо-мистицизм есть неправильное мистическое мировоззрение». В 1929 года она заметно сократила свое участие в деятельности легальных анархических групп, перестала посещать собрания «Черного Креста», хотя продолжала передавать деньги в его кассу. В связи с этим один из руководителей «Ордена тамплиеров» Николай Богомолов так отзывался об Ирине: «Я считал ее совершенно неактивной и считал ее стоящей совершенно определенно на платформе советской действительности». В то же время, Алексей Солонович, ставший новым командором Ордена после смерти Карелина, вспоминал, что она «сильно волновалась по поводу того, что “делается в деревне”», – ясно, что речь идет о так называемой «коллективизации», уничтожении крестьянства и силовом насаждении полностью подчиненных государству колхозов.
В 1929-1930 годах вокруг Ирины Уйттенховен образовался небольшой (четыре человека) кружок, собиравшийся в ее квартире для изучения экономической теории анархизма. В начале сентября 1930 Ирина написала прокламации «Что такое анархисты-коммунисты» и «Наша цель и наши методы», в которых от имени анархистов призывала крестьян к сопротивлению мероприятиям советской власти. По словам самой Уйттенховен, она «излагала в листовке мысль о методах анархической борьбы путем революционным, т.е. путем стачек и восстаний, а не путем эволюционным и не путем одиночных террористических актов». Тексты этих прокламаций не сохранились, но отдельные цитаты были включены в обвинительное заключение: «Как ни замалчивались и ни скрывались крестьянские бунты в связи со строительством колхозов, однако они заставили нашего современного диктатора бить отбой на колхозном фронте. Это небольшое облегчение крестьянам не высочайшая милость Сталина, чьи портреты царя-освободителя»; «Мы призываем объединяться всеми путями и всеми способами помимо правительственных агентов и действовать стачками и массовыми восстаниями».
В ночь на 12 сентября 1930 года Ирина Уйттенховен была арестована одновременно с арестом более двух десятков анархо-мистиков; при обыске ее квартиры были изъяты рукописные и машинописные материалы по анархизму, подписной лист на памятник Карелину и другой компромат. Привлечена к следствию по делу «Ордена Света», обвинялась в участии в нелегальной антисоветской организации, создании подпольных кружков, распространении нелегальной литературы; главным пунктом обвинения стало составление рукописи «Что такое анархисты-коммунисты», признанной «прокламацией, призывающей к восстанию». На первом же допросе Ирина заявила: «Анархо-коммунистка с 14-летнего возраста. Советскую власть не признаю, как и всякую другую». Отказалась называть какие-либо фамилии и отвечать на вопросы о других лицах, «иначе это было бы не этично, а я не собираюсь никого топить». На вопросы о своей практической деятельности дала ответ: «Считаю необходимым бороться со всякой властью, каким бы она именем себя ни называла. Борьба, которая велась мною с соввластью, была незначительна в силу слабых технических [средств] и выражалась в спорах и в выявлении моего анархического лица в отдельных случаях. Формой борьбы с советской властью считаю ведение широкой пропаганды». 13 января 1931 года Коллегия ОГПУ приговорила Уйттенховен-Иловайскую Ирину Николаевну к заключению в политизолятор на 3 года.
После приговора Ирину отправили в Челябинский политизолятор. Не зная ничего о судьбе мужа и пытаясь его спасти, она заочно оформила развод (и с этого времени жила под своей первой фамилией, Иловайская). На судьбе Александра Уйттенховена это, впрочем, никак не отразилось: его арестовали 4 октября 1930 года, через три недели после ареста жены, и по тому же делу «Ордена Света» дали 3 года ссылки в Северный край.
По обычной практике сталинских времен, окончание срока заключения в политизоляторе или концлагере вовсе не означало выход на свободу, – как правило, вчерашний арестант просто становился ссыльным. Постановлением Особого совещания при Коллегии ОГПУ от 10 июня 1933 года Ирина Иловайская была приговорена к ссылке в Среднюю Азию на 3 года и вскоре выслана в Ташкент. Здесь она входила в группу ссыльных анархистов, участвовала в собраниях и переписке с единомышленниками в других регионах СССР. Вскоре после прибытия в Ташкент Ирина узнала, что бывший московский студент анархист-коммунист Константин Батрак (1905-1933), также отбывший три года политизолятора и ныне сосланный в Иркутск, находится в последней стадии туберкулеза. Батрака она помнила лишь по случайным встречам в Музее Кропоткина, где власти еще дозволяли иногда собираться анархистам; желая спасти товарища от неизбежной смерти в суровых условиях Сибири, Ирина стала добиваться его перевода в Ташкент и объявила себя гражданской женой Батрака. Эта уловка сработала – в начале октября 1933 года «супруги» «воссоединились» в Ташкенте – но, увы, было слишком поздно: 10 декабря 1933 года Константин Кириллович Батрак скончался в Ташкенте от туберкулеза.
О настроениях и взглядах Иловайской в том же 1933 году сохранилось свидетельство Федора Ростопчина. Да-да, он из тех самых Ростопчиных, – урожденный граф, сын камергера императорского двора. В 7 лет маленький граф «возненавидел тюрьму и тюремщиков, а также несправедливость, которую видел вокруг себя, и решил в себе всю жизнь с этим бороться»; в 14 лет (1918 год) вступил в комсомол (с большим трудом, из-за своего происхождения); в 17 лет (1921 год) порвал с большевиками и стал анархистом. В конце 1920-х Ростопчин входил в тот небольшой подпольный анархический кружок, который собирался дома у Ирины Уйттенховен-Иловайской, но к началу 1930-х разочаровался в «политике» и с головой погрузился в науку, став довольно известным востоковедом. В 1933 году Ростопчин был в командировке в Ташкенте, где встретился и разговорился с бывшей единомышленницей; спустя четыре года, будучи арестован «за троцкистско-фашистскую агитацию», он рассказывал следователю: «Я понял из ее слов, что она морально живет как бы в тине, клетке, паутине и ничего оттуда не видит. Клеткой этой явился анархизм в виде узкого круга высланных анархистов и пережевывания того же Кропоткина. Она утверждала, что кадры [анархического движения] растут в недрах народа, что они живы, и т.д.». Суть этих слов понятна: Ирина оставалась убежденной сторонницей анархо-коммунистических взглядов, не терявшей веру в себя и своих товарищей, в перспективы дела, которому была посвящена вся ее жизнь.
Срок ссылки Иловайской закончился летом 1936 года, но она осталась в Ташкенте, где все еще сохранялась анархическая группа, состоявшая из ссыльных ветеранов движения. Вышла замуж за ссыльного товарища по фамилии Чумак, о котором автору, к сожалению, ничего не известно.
Арестована в Ташкенте 10 августа 1937 в числе ссыльных анархистов, по обвинению в нелегальной контрреволюционной деятельности. Большинство ташкентских анархистов были расстреляны. Ирина Иловайская-Чумак постановлением Особого совещания при НКВД СССР от 27 марта 1938 приговорена к заключению в исправительно-трудовые лагеря на 8 лет.
Где и как прошли эти восемь лет – пока не известно.
После освобождения Ирина Николаевна вернулась в Ташкент и здесь снова была арестована зимой 1950 года как «повторница». Был такой термин в конце 1940-х: тех политических, кто случайно выжил в сталинских лагерях, начиная примерно с 1946 года снова арестовывали по прежним обвинениям. «Вы такая-то? Были осуждены тогда-то по таким-то обвинениям? Распишитесь в получении нового приговора!». Приговор Иловайской вынесло Особое совещание при МГБ СССР 13 февраля 1950 года: ссылка на поселение в Карагандинскую область Казахской ССР.
Освобождена из ссылки 10 сентября 1954. Вернулась в Ташкент, работала переводчицей и библиотекарем научной библиотеки. В 1957-м «реабилитирована» по делам 1938 и 1950 годов, в 1975 – по делу 1930 года. Где-то между двумя «реабилитациями» разыскала первого мужа. Александр Уйттенховен пережил второй арест (в 1935-м) и шесть лет ссылки, но пережил сталинский террор; последние годы жизни провел в Заостровском инвалидном доме недалеко от Архангельска. Бывшие супруги переписывались до самой смерти Александра (18 марта 1966 года) и, как оказалось, оба сохраняли те же убеждения, что выработали в молодости.
Уже в самом конце жизни Иловайская, пережившая и «перестройку», и самоликвидацию КПСС, и распад СССР, писала воспоминания. Об этом известно со слов исследователя истории анархо-мистических кружков и орденов Алексея Никитина, но что стало с теми воспоминаниями и где они ныне хранятся – неизвестно.
Ирина Николаевна Иловайская скончалась в Ташкенте 6 мая 1995 года.
= = = = = = = = = = = = = = = = = =
Юлиан Степанович Карпик (революционные и литературные псевдонимы: Египетский, Автономов, Полещук) (25 сентября / 7 октября 1894, село Заставье Бездежской волости Кобринского уезда Гродненской губернии – 6 мая 1985, Пинеллас, штат Флорида, США), судя по всему, происходивший из белорусских крестьян, эмигрировал в 1912 году и больше на родину никогда не возвращался. Жил в США, работал на заводах. За границей стал анархистом, присоединился к анархо-синдикалистской «Федерации союзов русских рабочих в Соединенных Штатах и Канаде» (ФСРР).
После Февральской революции многие эмигранты вернулись в Россию, – Карпик же остался в Америке. С этого времени он входил в число активнейших деятелей анархического и анархо-синдикалистского движения в США, участвовал в съездах ФСРР и во внепартийных Общеколониальных съездах российской эмиграции. Избирался членом Секретариата ФСРР и главным редактором ее печатного органа газеты «Хлеб и Воля» (Нью-Йорк, февраль-ноябрь 1919).
1918 и 1919 годы стали очень тяжелыми для США: в стране постоянно происходили забастовки с участием десятков, а то и сотен тысяч человек, массовые демонстрации разгонялись полицией, что иногда сопровождалось гибелью рабочих, вдобавок, в первом полугодии 1919-го группа неизвестных – они так и остались неизвестными, хотя подозревали итальянских эмигрантов-анархистов – занимались рассылкой бомб по почтовым адресам крупных чиновников и бизнесменов. В историю это время вошло под названием «красная угроза», которым тогда постоянно пользовались власти. В стачечном движении и пропаганде лозунгов «социалистической революции в Америке» принимали активное участие и эмигранты из бывшей Российской империи. Эти же годы стали пиком влияния анархистов среди российской эмиграции в США и Канаде: ФСРР объединяла до десяти тысяч членов и вела самую широкую работу. Впрочем, работа эта была направлена прежде всего на идейную пропаганду устным и печатным словом, на создание и деятельность множества культурно-просветительских организаций, – библиотек, «Русских народных домов» и «Русских клубов», школ и даже – в некоторых крупнейших городах – Советов рабочих депутатов. Карпик, как один из лидеров ФСРР и редактор ее газеты, находился в центре движения.
Осенью 1919 года федеральное правительство начало самую жесткую борьбу с «красной угрозой». Главным объектом репрессий стала собственно американская синдикалистская организация «Индустриальные рабочие мира», но затем руки дошли и до «красных русских». В ночь на 8 ноября полиция провела массовые обыски и аресты среди активистов ФСРР в 32 городах, одновременно были разгромлены и опечатаны помещения клубов и тому подобных организаций, запрещены русскоязычные анархические издания. Всего в начале ноября было арестовано до пятисот российских эмигрантов, – в их числе был и Карпик. В историю эти дни вошли под названием «палмеровские рейды», по фамилии генерального прокурора Александра Палмера.
В конце декабря 1919 года 249 арестованных были депортированы из США в Советскую Россию. Многие из них подвергались здесь куда более жестоким репрессиям, несколько депортированных анархистов были расстреляны большевиками менее чем через год, – но это уже совсем другая история. Остальных, в основном, имевших американское гражданство, после нескольких месяцев заключения начали освобождать.
Результатом «палмеровских рейдов» стал разгром и исчезновение ФСРР, но часть ее активистов осталась в Америке и была намерена продолжать анархическую работу. Уже в апреле 1920 года в Кливленде, штат Огайо, прошел тайный съезд, образовавший «Федерацию анархо-коммунистических групп Соединенных Штатов и Канады» (ФАКГ). Карпик участвовал в работе по подготовке съезда и вошел в число лидеров и идеологов новой организации российской анархической эмиграции, в том числе стал членом редколлегии ее журнала «Волна» (Кливленд, Детройт, Нью-Йорк, 1920-1924). Подробности его нелегальной работы этого времени по понятным причинам неизвестны, за исключением одного факта: в ноябре 1922 года Всеволод Волин получил от Карпика выделенные ФАКГ средства на издание сборника документов по истории Махновского движения.
К середине 1920-х годов политическая ситуация в США изменилась: власти справились с «красной угрозой», чрезвычайные меры против анархистов сошли на нет, появилась возможность снова вести открытую работу по идейной пропаганде. В конце 1924 ФАКГ приняла решение о самороспуске, вместо нее образовались несколько легальных организаций. Карпик вошел в «Федерацию русских профсоюзных и культурно-просветительских организаций Соединенных Штатов и Канады», позже, в конце 1929, стал одним из основателей «Федерации русских рабочих и культурно-просветительских организаций в Соединенных Штатах и Канаде». Участвовал в создании ежедневной газеты «Рассвет» (Нью-Йорк, Чикаго, 1924-1940), некоторое время был ее главным редактором, затем состоял членом редколлегии. Одновременно сотрудничал в анархическом журнале «Пробуждение» (Детройт, 1927-1939).
Как известно, газета «Рассвет» почти с самого начала оказалась печатным органом анархо-мистиков, движение которых в американской эмиграции постепенно дрейфовало всё дальше от собственно анархических идей. Противники «рассветовщины» обвиняли ее в «разложении анархического рабочего движения», в «подхалимстве перед белогвардейщиной» и «поповщиной», даже в пропаганде «русского фашизма». Карпик, как один из соучредителей и совладельцев «рассветовского» издательства «Russian Publishing Company, Inc.», несомненно, был одним из объектов этой критики. К его чести, он остался анархистом, в отличие от других лидеров анархо-мистиков, и к середине 1930-х практически перестал публиковаться в «Рассвете» и «Пробуждении».
В 1939 Карпик присоединился к новой «Объединенной федерации русских рабочих организаций в Соединенных Штатах и Канаде». С этого времени сотрудничал в журналах «Дело труда» (Париж, Чикаго, Нью-Йорк, 1925-1939) и «Дело Труда – Пробуждение» (Нью-Йорк, 1940-1963). Был одним из самых активных и авторитетных авторов этих изданий, последних журналов анархической эмиграции 20-го века. Принимал участие в деятельности «Объединенной федерации» вплоть до самого ее распада: федерация прекратила существование в середине 1960-х в связи с естественным старением и смертью большинства своих членов.
[фото ДТП]
К 1970-м годам Карпик уже был пенсионером, но продолжал сотрудничать в прессе, публикуясь в ежедневнике «Новое русское слово» (Нью-Йорк, 1920-2010), которая к этому времени была старейшей и крупнейшей газетой русскоязычной эмиграции. Он писал статьи «о жизни самой старой русской эмиграции в Америке (дореволюционной) и о жизни в полесских деревнях», поскольку, как объяснял в одном из частных писем, «о другом я не могу писать. Если напишу о другом, то не напечатают. Да и из вышеуказанного “жанра” не все печатают. Причина – мои анархические убеждения».
В конце 1976 года в руки Карпика попал только что изданный в ФРГ сборник статей и документов «Демократические альтернативы», посвященный обсуждению перспектив мирной трансформации СССР в демократическое и социалистическое общество. Под впечатлением от этого издания Карпик обратился к редактору-составителю сборника Вадиму Белоцерковскому, представившись ему как «последователь Кропоткина» и предложив свое участие в будущих выпусках «Демократических альтернатив». Белоцерковский вспоминал, что «с радостью согласился получать от него статьи о русских анархистах в Америке». В переписке с Белоцерковским Карпик рассказывал о своей жизни и о своем тяжелом положении в текущий момент: «Продолжаю пребывать на положении обыкновенного пенсионера. Пенсия не ахти какая, но на жизнь хватает, и при умелом обращении и на хорошее дело можно выкроить несколько долларов»; «Я – 83-летний старец – не могу уже работать. Правильнее сказать: не берут таких людей на работу. Приходится жить исключительно на пенсию. Пенсию же государственные мужи определили такую – чтобы еле-еле душа держалась в теле». Тем не менее, в апреле 1977 года Карпик отправил Белоцерковскому еще одно письмо, приложив к нему 10 долларов на издательскую деятельность.
Второй выпуск сборника «Демократические альтернативы» издать не удалось, деньги Белоцерковский вернул и его переписка с Карпиком на этом оборвалась.
О последних годах Юлиана Степановича Карпика мы ничего не знаем, кроме даты и места смерти: 6 мая 1985 года, Пинеллас, штат Флорида, США.
277 total views, 2 views today