От осуждения «безбожной власти» большевиков, через признание советского государства и лояльности ему, к сотрудничеству и подчинению Церкви большевистскому режиму, превращению в послушное орудие в руках тоталитарного государства – таков был путь, проделанный РПЦ во второй четверти ХХ века. Не в первый раз Церковь полностью подчинялась светскому государству: так было и в ХV-ХVII веках в Московской Руси, так было и в Петербургской России ХVIII-ХIХ веков. Однако неповторимое своеобразие ситуации в ХХ веке состояло в том, что здесь Церковь была принуждена служить атеистическому государству и коммунистической партии, официально провозглашавшим одной из своих главных целей уничтожение религии и ее замену своей псевдонаучной квазирелигией – идеологией «марксизма-ленинизма», замену Церкви партией, замену христианских пророков и святых – Марксом и Лениным (чья мумия, помещенная в мавзолей, стала главной святыней новой веры). Государство, которое известный священник и мыслитель Александр Мень справедливо назвал «террористически-атеистическим», начав с жесточайших репрессий против РПЦ, террора, провокаций, уничтожения всех инакомыслящих, постепенно приручило, подчинило и поглотило Церковь, у которой не было серьезного опыта и традиции сопротивления государственной власти, но зато был силен инстинкт самосохранения, национализма и конформизма.
Сначала партия большевиков всеми силами стремилась расколоть и дискредитировать РПЦ в глазах верующих (сделав ставку на обновленческую Церковь), затем приручить наиболее послушную и беспринципную ее часть, легализовать ее на основе навязанных ей режимом условий, наконец, включить ее в свою государственную машину, полностью поставив под контроль. При этом прямой террор и насилие сочетались с посулами и провокациями, мощные пропагандистские кампании против религии перемежались периодами послаблений, попытки полностью уничтожить РПЦ сменялись попытками включить ее в советское государство (чтобы верующие совсем не ушли в подполье, которое будет неподконтрольно режиму). Периоды форсированных атак на Церковь (как и на общество в целом), кампании массовых репрессий и идеологической обработки населения перемежались с периодами относительного затишья (когда у верующих и духовенства возникала иллюзия, что, если капитулировать перед тоталитарным государством, оно оставит Церкви возможность существовать).
Во взаимоотношениях РПЦ и большевистского государства можно выделить несколько периодов: 1) период 1922-1927 годов, когда власти хотели раздробить Церковь на части и добиться полной лояльности церковных иерархов режиму, уничтожив все остальные части Церкви; 2) период 1927-1940 годов,- массовый террор, уничтожение основной части духовенства, отход от религии подавляющей части населения; 3) период 1941-1954 годов, когда советский режим признал право РПЦ на существование на условии превращения ее в послушное и безгласное орудие этого режима; 4) период 1954-1964 годов,- последний натиск государства на РПЦ с целью уничтожить остатки возможного сопротивления; 5) период 1965-1987 годов, когда РПЦ влачило жалкое существование «на обочине» советского общества и под надзором спецслужб, как часть государственной Системы контроля за населением; 6) период после 1988 года, когда РПЦ сначала даруется полная самостоятельность, а затем она становится привилегированной Церковью в условиях современной России.
«Декларация» Сергия и раскол в РПЦ
Первый шаг на пути подчинения РПЦ большевистскому режиму был вынужден сделать еще патриарх Тихон, признавший в 1923 году законность советской власти. За это он был освобожден из-под ареста и смог объединить вокруг себя значительную часть приходов и духовенства, ранее ушедших к обновленцам.
В апреле 1925 года Тихон умер, во главе Церкви оказался местоблюститель патриаршего престола Петр. Он был арестован, сослан в Сибирь и впоследствии расстрелян. Целый ряд других лидеров РПЦ, вслед за Петром, последовательно отказывались капитулировать перед большевиками и – арестовывались и ссылались. Органы НКВД намекали на возможность «легализации» и «регистрации» властью РПЦ при условии заявления с ее стороны поддержки большевистскому режиму, устранения неугодных Кремлю епископов, осуждения заграничных церковных иерархов, борющихся с большевиками. В конце концов органам НКВД удалось найти в высшей церковной иерархии человека, готового пойти на услужение и подчинение большевикам и ради легализации РПЦ способного на «приспособленчество» к их приказаниям. Очередной местоблюститель патриаршего престола митрополит Сергий (Страгородский) согласился полностью публично капитулировать от лица Церкви. 29 июля 1927 года он издал декларацию о полной лояльности РПЦ к новой власти и о солидарности с ней, призвал к «подчинению законной власти России», резко осудил заграничных православных, как врагов, и заявил, что радости и успехи большевистского режима «наши радости и успехи». В декларации принималось главное требование властей (которое Церковь до того решительно отвергала): регистрация всех церковнослужителей государственными органами. Более того, в своей декларации Сергий униженно призывал верующих «выразить всенародную нашу благодарность советскому правительству за внимание к духовным нуждам».
Полностью подчиняя РПЦ государству, Сергий питал призрачную надежду на ее спасение от полного разгрома. Однако его декларация, расколов, ослабив и дискредитировав РПЦ, никак не спасла ее от последующих репрессий со стороны государства. Достаточно показателен тот факт, что из семи высших иерархов Церкви, согласившихся подписать декларацию Сергия, трое в 1930-ые годы были уничтожены властями.
Прежде всего, декларация 1927 года оформила раскол РПЦ на четыре основные части. Первую составляли «обновленцы» или «живоцерковники», сторонники радикальных перемен в РПЦ и поборники тесного сотрудничества с большевиками. На них правящая партия долгое время делала ставку, однако, увидев, что основная масса верующих не идет за обновленцами, разочаровалась в них и отказала им в поддержке. В 1934 году на обновленцев также обрушатся государственные репрессии, их храмы будут закрыты, и к 1946 году обновленческая Церковь полностью перестанет существовать, а ее последние приверженцы вернутся в лоно РПЦ. Попытки модернизации Церкви, предпринятые обновленцами, были дискредитированы как их сотрудничеством с властью, так и инерцией основной массы верующих. По справедливому замечанию историка Людмилы Алексеевой: «Лидеры обновленческой церкви оказались или запуганы или развращены государственной поддержкой; бескомпромиссных устранили арестами». В храмы «красных попов» шли немногие, тогда как традиционная Церковь сумела несколько укрепить свой авторитет в результате гонений на нее со стороны властей. А историк Джефри Хоскинг верно замечает: «Позволив тайной полиции использовать себя как своих агентов, обновленцы тем самым полностью дискредитировали не только себя, но и любые стремления к реформации в Православии вообще». Церковь осталась консервативной, изолированной от общества и традиционно пресмыкающейся перед государством. В середине 1920-ых годов у обновленцев было 6 тысяч приходов, 11 тысяч священников и 140 епископов. Миллионы людей были увлечены их проповедью. И все же основная масса верующих выступала против любых преобразований в Церкви, сочувствуя, скорее, гонимой «патриаршей» Церкви. По верному замечанию П.Н.Милюкова: «Консерватизм церковных верхов соединился здесь с консерватизмом народных низов». К 1930 году в патриаршей Церкви насчитывалось 30 тысяч приходов, 163 действующих епископов и несколько десятков миллионов прихожан.
Вторую часть расколовшейся Церкви составляли «сергиане» — те, наиболее склонные к конформизму иерархи, священники и миряне, которые поддержали декларацию Сергия и полностью покорились «безбожной власти» в надежде на милость и покровительство с ее стороны. Эта часть Церкви, получившая название «приспобленчества», пыталась продемонстрировать, что она не менее усердно служит государству, чем обновленцы. И в самом деле: в декларации Сергия речь шла не просто о внешней покорности РПЦ власти большевиков, но и о внутренней духовной солидарности со всеми ее действиями. Сергию удалось добиться признания государством своего Синода (хотя почти все члены этого Синода были на протяжении 1930-ых годов арестованы и расстреляны). Ради сохранения видимости церковной организации и иерархии, Сергий непрерывно сдавал позиции, публично лживо заявлял об отсутствии в СССР преследований верующих, приказал в храмах возносить молитвы за советское государство. Помогая митрополиту Сергию стать единоличным вождем Церкви, государство производило массовые аресты и расстрелы не подчинившихся ему епископов и священников. На допросах следователи ОГПУ прямо спрашивали у арестованных, как они относятся «к нашему митрополиту Сергию и к Советской Церкви».
Основная часть церковных иерархов и священников – и внутри и вне СССР – отвергла капитуляцию Сергия перед большевиками. Это привело к образованию еще двух течений в РПЦ: РПЦЗ (Русская Православная Церковь за границей) и ИПЦ (Истинно Православная Церковь или «катакомбная» Церковь). В 1927 году РПЦЗ или «карловчане» (по месту их Собора – сербскому городу Сремски Карловцы) окончательно отделилась от РПЦ, создав свой собственный Синод. Она осудила декларацию Сергия, отметив, что этот документ преследует невозможную и недостижимую цель: установить противоестественный и неслыханный союз между христианской церковью и безбожной властью. Собор РПЦЗ констатировал, что РПЦ полностью «порабощена безбожной властью», «лишающей ее свободы», а потому отныне «заграничная часть Церкви должна управляться сама». РПЦЗ призвала всех верующих «встать против красного Антихриста».
И в самом Советском Союзе большинство высших церковных иерархов и священников осудили малодушное поведение Сергия. Среди отвергнувших его декларацию к 1930 году насчитывалось 37 епископов и митрополитов РПЦ, среди которых были пользовавшиеся огромным авторитетом в Церкви и стоявшие выше Сергия по старшинству в церковной иерархии митрополиты Агафангел, Иосиф и Кирилл (главы Ленинградской, Воронежской и Ярославской епархий). Они не признали Сергия главой Церкви, не признали грубое нарушение им духа соборности (и его решение единолично, за всю Церковь, капитулировать перед большевиками), не признали декларацию и власть государства над церковью. «Истинно православные» считали Сергия предателем и осуждали его позицию «приспособленчества» к антирелигиозному режиму. Большинство верующих пошло за «антисергианами», занимающими непримиримую позицию в отношении властей и подвергнувшимися жестоким репрессиям. «Антисергиане», считающие «сергианскую церковь» «служанкой Антихриста», получили название Истинно Православной Церкви или «катакомбников» или «непоминающих», поскольку они отказывались возносить молитвы за власть в СССР и за Сергия, не признавая его главой Церкви. Катакомбники выступали за сохранение внутренней христианской свободы и отказывались вступать в любые отношения с советским государством (в том числе, регистрироваться), отказывались служить в армии, получать паспорта, участвовать в выборах и переписях и вступать в колхозы. Многие из них бежали на Алтай, в Сибирь, на Крайний Север, создавали тайные коммуны, скиты и монастыри и дожидались там скорого прихода Судного Дня. (Один из монастырей катакомбников на Тянь-Шане, насчитывавший 300 монахов, был обнаружен с вертолета и уничтожен лишь в 1951 году). «Непоминающие» — наиболее принципиальная и сопротивляющаяся порабощению Церкви часть мирян и духовенства – были арестованы, сосланы и расстреляны. В условиях гонений их вера стала более глубокой, выстраданной и искренней. Среди катакомбников было немало странствующих священников, нелегально совершающих богослужения (на квартирах, под открытым небом) и создающих сотни незарегистрированных приходов и общин. Подобно староверам ХV11 века, приверженцы ИПЦ, уйдя в подполье, очень скоро остались без духовенства и связей между собой и, изначально выступая с крайне консервативных позиций, пришли к неизбежному радикальному обновлению всей религиозной жизни (включая отказ от священства или рукоположение женщин в священники) и разбились на ряд сект. Подавляющее большинство катакомбников были уничтожены или оказались в лагерях и ссылках. Тем не менее, несмотря на чудовищные полувековые репрессии, «вымирание» священников и изоляцию от общества, катакомбным христианам удалось выжить в подполье. Децентрализованные приходы, секты и общины, состоящие из глубоко убежденных верующих людей, готовых на мученичество, советское государство так и не смогло сломить до конца: в годы «перестройки» они вышли из своих «катакомб». Большевистское государство страшилось децентрализованной, неподконтрольной режиму религиозной организации ИПЦ, предпочитая всячески укреплять единую «видимую» централизованную иерархию послушной РПЦ. Здесь интересы тоталитарного режима полностью совпадали с интересами уцелевших иерархов «сергианской» Церкви, которые из инстинкта самосохранения предпочли пойти в услужение богоборческой власти и тем спасти церковную иерархию (отождествляемую ими с Церковью). По словам историка Д.В.Поспеловского: «Советское правительство, очевидно, боялось, чтобы вся Церковь не ушла в подполье, так как официальная и строго контролируемая Церковь представляла меньшую опасность, чем подпольная». Поэтому даже в годы самых суровых гонений на Церковь (призванных уничтожить непокорных, запугать робких, отобрать приспосабливающихся, подчинить Церковь режиму и изолировать ее от общества в некоем «гетто») советское государство никогда не уничтожало ее полностью, используя как важный инструмент надзора за верующими.
Антицерковные репрессии 1928-1940 годов
Несмотря на террор против РПЦ в 1922 году и последующую антирелигиозную пропаганду со стороны властей, в 1920-ые годы в СССР наблюдался некоторый подъем религиозных настроений. Проходили лекции и диспуты на богословские темы, концерты церковной музыки, сборы пожертвований в пользу репрессированных верующих, развивалась благотворительная деятельность. Часть населения была привлечена Церковью, гонимой и преследуемой правящим режимом. В 1927 году из детей, учащихся в школах, церкви посещали 15% мальчиков и 40% девочек, несмотря на все усилия официальной пропаганды. По оценкам газеты «Правда» в 1928 году на сто тысяч активистов-атеистов приходились два миллиона «религиозных активистов». Видный большевистский лидер А.В. Луначарский сетовал: «Политика нетерпимости с нашей стороны загнала болезнь внутрь. Ударив церковь по шапке, мы, в сущности, вогнали бы ее глубже, как гвоздь. Нам нужно не бить, а вырывать. Тут нужны другие, более тонкие приемы».
Декларация Сергия означала капитуляцию РПЦ перед властью, дискредитировала Церковь, оторвала от нее РПЦЗ и ИПЦ, ошеломила верующих и заставила очень значительную их часть не признать эту декларацию. Однако гонения на Церковь со стороны режима лишь усилились. Готовясь к проведению коллективизации, в ходе которой были закрыты почти все сельские храмы и репрессированы почти все священники, советский режим подвел под антицерковный террор юридическую базу. По Конституции СССР 1924 года гарантировалась свобода только антирелигиозной пропаганды, а религиозная пропаганда была запрещена, права верующего ограничивались лишь «отправлением религиозного культа» и «свободой религиозных исповеданий».
Решающим шагом к подведению правовой основы под погром Церкви явилось принятое ВЦИКом СССР 8 апреля 1929 года постановление «О религиозных объединениях». В этом законе отрицались права РПЦ как юридического лица, была введена обязательная государственная регистрация религиозных объединений и их членов. При этом местные органы власти могли отказать им в регистрации без каких-либо объяснений мотива отказа. Духовенство лишалось избирательных прав, ограничивалось в гражданских правах и должно было платить государству 75% с «нетрудовых доходов» за отправление культа, как «владельцы частных доходных предприятий». Любая религиозная деятельность за пределами храмов строго запрещалась. Следовательно, запрещались публичные похоронные процессии, крестные ходы, благотворительная и миссионерская деятельность, паломничества и экскурсии, совместное изучение Библии. Обучение детей основам религии объявлялось преступлением. Все церковные учебные заведения и библиотеки были ликвидированы. Отныне всякая устная и печатная защита религии была объявлена антиконституционной, тогда как антирелигиозная пропаганда всемерно поддерживалась государством.
В августе 1929 года была введена новая рабочая неделя, по сути упраздняющая отдых в воскресенье и в религиозные праздники. Обязательная регистрация церковных приходов давала власти неограниченные возможности по их ликвидации и по надзору за духовенством, позволяя оставлять только «своих», «проверенных» людей (агентов НКВД) и полностью отсеивать всех независимых, самостоятельных священников, епископов и мирян.
Передовым отрядом атаки государства на Церковь стал созданный в 1925 году Союз воинствующих безбожников (СВБ) во главе с Емельяном Ярославским. Ему оказывалась колоссальная государственная поддержка, помогали партия и комсомол. СВБ располагал издательством «Атеист», выпускал иллюстрированную газету «Безбожник» (ее тираж в конце 1920-ых годов достиг 500 тысяч экземпляров), псевдонаучный журнал «Антирелигиозник». Активисты СВБ агрессивно высмеивали религиозную веру и обычаи, устраивали «коммунистическую пасху», парады и карнавалы во время религиозных праздников, изобретали новые обряды, новые «революционные имена», помогая институционализации новой большевистской «церкви». В 1926 году СВБ насчитывал 87 тысяч членов, в 1932 году – 5 620 тысяч, а в 1938 – 2 миллиона. (Впрочем, здесь, конечно, имели место массовые приписки и «мертвые души», совершенно пассивные и даже не платившие членские взносы).
В 1932 году Союз воинствующих безбожников объявил о начале «безбожной пятилетки», в конце которой – в 1937 году – с религией в СССР должно быть полностью покончено. Члены СВБ громили и грабили церкви (при участии партийных и государственных органов) под лозунгом: «Борьба с религией есть борьба за социализм». Были организованы кампании публичного отречения священников от своего сана, публичные осады церквей (организованные НКВД). Дело обставлялось так, как будто правительство, закрывая храмы, «уступает народным массам», требующим преследования РПЦ. Снятие колоколов, закрытие и разрушение соборов, сожжение икон, аресты священников, вскрытие мощей – все это делалось «по желанию трудящихся масс», «по просьбе рабочих», вовлекаемых государством в свои преступления. Большевики организовывали толпы и собрания, принимающие соответствующие решения. Так, в декабре 1929 года в присутствии 15 тысяч рабочих рудокопов из Горловки были сожжены 4 тысячи икон. А краматорские рабочие в январе 1930 года сожгли 20 тысяч икон и поголовно вступили в СВБ. В антирелигиозной кампании, режиссируемой тоталитарным государством, переплетались элементы игрового соревнования, манипуляции, искреннего энтузиазма, карьеризма, реальной вражды значительной части населения к Церкви (ассоциировавшейся с самодержавием) и страха, основанного на терроре. Процессы «коллективизации», «раскулачивания» и тотального наступления государства на общество в 1928-1930 годах шли параллельно с натиском на Церковь. Уничтожение экономически независимого крестьянства, способного содержать сельских священников, а ныне загнанного в колхозы, подрывало основание под автономией Церкви.
24 августа 1929 года газета «Известия» напоминала: «Религиозная идеология является одним из важнейших препятствий на пути социалистического переустройства страны… Быть безбожником «для себя», никого не трогать – это совсем не соответствует большевистской, марксистско-ленинской пролетарской тактике. Это – чисто реформистское отношение к религии, объявляющее ее частным делом каждого».
Параллельно с устранением идейного «конкурента», уничтожая РПЦ, партия большевиков желала добыть за счет Церкви дополнительные средства на индустриализацию страны. Поэтому важным элементом антирелигиозного наступления явилась «антиколокольная кампания», призывающая снять колокола с храмов и переплавить их. В одном из постановлений ВЦИК, принятом осенью 1929 года, говорилось: «Колокольный звон, производимый на всю данную округу церковниками, резким образом противоречит принципу отделения церкви от государства, ибо нарушает бытовые условия и права широких безрелигиозных трудящихся масс, особенно города, мешает труду и использованию трудящимся населением его отдыха». Колокольный звон в СССР был запрещен с 1930 по 1943 и с 1961 по 1988 годы. Страна словно онемела. К декабрю 1933 года в РСФСР было снято 368 788 колоколов общим весом 33 763 тонны, на Украине – 14 514 колоколов весом 3 368 тонн, в Белоруссии – 2 008 колоколов весом 2 942 тонны. Такой разгром положил конец колокольному звону (который, между прочим, нередко созывал крестьян на восстания против большевиков). А государственный план по сбору колокольного лома был досрочно перевыполнен. Но для переработки лома в СССР не было соответствующих технологий и мощностей: колокола долго валялись невостребованными на дворах заводов.
При создании колхозов местные церкви закрывались, превращаясь в клуб, школу или склад, священников арестовывали и расстреливали или ссылали, как «эксплуататорские элементы». Детей священников изгоняли из школ, участников церковных хоров исключали из профсоюзов. В 1930-1932 годах антирелигиозная кампания достигла своего пика. Снимали колокола, разграбляли церковные ценности, вскрывали мощи, сжигали иконы, закрывали или разрушали храмы, репрессировали священников, миллионными тиражами распространяли антирелигиозные издания. Жалобы верующих тонули в шуме кампаний, организованных «со стороны трудящихся» в поддержку этих мероприятий. Новые религиозные общества не регистрировались местными властями.
Из 500 московских православных церквей, действовавших в 1928 году, к 1941 году осталось 15. В 1929 году в Москве была разрушена часовня Иверской Божьей Матери, в 1930 году – уничтожен Симонов монастырь, в 1931 году – взорван храм Христа Спасителя. Были снесены Чудов и Вознесенский монастыри в Кремле. В 1937 году глава Московской партийной организации Н.С.Хрущев заявил: «Перестраивая Москву, мы не должны бояться снести дерево, церквушку или какой-нибудь храм». Всего за годы советской власти было уничтожено около половины московских храмов, а по всей стране – уничтожено 70 тысяч храмов из 100 тысяч. В Ленинграде был уничтожен первый собор города – Троицкий собор (1710-1711 годов). В Пермской области из 1100 церквей и часовен, действовавших к 1917 году, к 1941 году осталось 35. Повсеместный снос церквей серьезно изменил облик городов. Были уничтожены многие бесценные иконы древнего письма и древние рукописи. В 1917 году в России действовали 1257 православных монастырей, к 1940 году все до одного они были закрыты. В 1917 году в Российской Империи существовало 80 тысяч православных храмов, 25 тысяч мечетей, 6 тысяч синагог, 4400 костелов, 2 тысячи грузинских и армянских церквей. К 1940 году в СССР оставалось 2 тысячи действующих храмов, из них 400 православных церквей, менее 1 тысячи мечетей. В таких больших городах, как Омск или Красноярск, не осталось ни одной действующей церкви.
Аресты церковных архиереев имели целью дезорганизовать управление Церковью, парализовать (через закрытие духовных учебных заведений) появление нового духовенства и провести его «селекцию». Историк Церкви Д.В.Поспеловский констатирует: «годы террора унесли с собой жизни большинства лучших, наиболее стойких церковных деятелей, в то же время многие из оставшихся в живых церковнослужителей были запуганы и приведены в послушание». Государство вмешивалось во все внутрицерковные дела, ставило веру, поступки и мысли православных под свой контроль. НКВД наводнил церковную среду священниками, находившимися на службе у «органов». Слежка, доносительство, охватившие общество, затронули и Церковь. В 1930-ые годы были расстреляны 17 архиереев. В лагерях погибли выдающийся богослов, ученый и философ, священник Павел Флоренский, крупнейшие профессора-богословы. Если в сентябре 1927 года Сталин сказал членам американской рабочей делегации, что все граждане СССР имеют право исповедовать любую религию, то уже в марте 1931 года, давая интервью американской газете, он заявил о том, что жалеет «только о том, что не мог до сих пор покончить со всеми ими» (священниками). Угрозы, посулы, репрессии, провокации, пропагандистская обработка – все обрушивалось государством на общество, чтобы покончить с Церковью. Восемь тысяч священников были замучены и расстреляны в течение 1930-ых годов. А всего в течение 1920-1930-ых годов советской властью было уничтожено свыше 40 тысяч православных священников! Подавляющая часть духовенства оказалась в тюрьмах и лагерях, многие под давлением сложили сан. Из 66 100 священников и диаконов РПЦ к 1941 году на свободе оставались лишь 6 376 человек. Из всего высшего епископата (163 человека в 1930 году) на свободе оставались к 1941 году лишь 4 человека (!), наиболее преданных большевикам: два епископа и два митрополита. Сам митрополит Сергий, глава лояльной тоталитарному режиму части РПЦ, находившийся с 1934 года под домашним арестом и неусыпным контролем НКВД, был вынужден в 1935 году распустить свой Синод и непрерывно делать новые и новые уступки палачам православия — большевикам.
Уничтожив возможность подготовки нового поколения священников, посадив в лагеря почти все духовенство и запретив «религиозную пропаганду», сталинское руководство ожидало, что РПЦ «вымрет» естественным путем, по мере умирания последних верующих мирян и священников, не сложивших с себя сан, не сосланных и не расстрелянных. Без церковных книг, богословских знаний, колоколов и икон, без учебных духовных заведений, без храмов православная традиция должна была прерваться. Под мощным государственным прессингом значительная часть населения (воспитанная комсомолом и СВБ) отошла от православия (а, поскольку для большинства вера была тождественна «обрядоверию», невозможность обрядов и богослужений означала для них конец религии). Немногие оставшиеся на свободе и прошедшие через фильтр НКВД священники были «лишенцами», то есть людьми, ущемленными в своих правах. Они лишались избирательных прав, облагались высокими налогами, получали продовольственные карточки самой низшей категории, лишались права на жилплощадь и на медицинскую помощь, их дети не могли получить специальное среднее или высшее образование. Даже религиозное воспитание родителями своих детей нередко каралось отбиранием детей государством и их передачей в интернаты. Если в 1935 году в Ленинградской области еще действовали 1,5 тысячи священников и диаконов, то к 1937 году на свободе из них остались 32 (!) человека. К концу 1930-ых годов 95% всех церквей в СССР были закрыты, были ликвидированы все монастыри и церковные учебные заведения, почти все священники были арестованы или расстреляны.
В это же время митрополит Сергий, уступая давлению властей, давал интервью иностранным журналистам, уверяя их в наличии в СССР религиозной свободы и в отсутствии гонений на РПЦ. Инстинкт самосохранения у него и у некоторых подобных деятелей Церкви возобладал над принципиальными соображениями. В феврале 1930-го года папа римский Пий IХ обратился к христианам всего мира с призывом помолиться о спасении русской Церкви. Это было интерпретировано ЦК ВКП(б) и руководством СССР, как «призыв к международному империализму организовать крестовый поход против Советского Союза».
Полностью уничтожить РПЦ было бы просто, но это не было в интересах тоталитарного государства: ведь тогда верующие ушли бы в «катакомбы», в подполье, и контролировать их было бы невозможно. К тому же остатки РПЦ должны были имитировать «религиозную свободу» в СССР для иностранцев. По словам Д.В.Поспеловского: «Но массовые закрытия церквей всех ориентаций в 30-х гг. привели к тому, что верующие шли в ту церковь, которая уцелела, будь то «сергианские», «иосифлянские» или даже обновленческие». Это было на руку власти, упрощая надзор над прихожанами.
Несмотря на огромные успехи государства в деле борьбы с христианской религией в 1930-ые годы, тем не менее, во время Всесоюзной переписи 1937 года почти половина населения СССР назвала себя верующими людьми. В ходе тотального антицерковного террора 1930-ых годов лучшая, наиболее принципиальная часть духовенства была полностью уничтожена. По словам Д.В.Поспеловского, «среди тех, которые уцелели или вернулись в Церковь после войны, были худшие представители старого духовенства, которым Ежов и Берия дали выжить». К концу 1930-ых годов в больших городах осталось по одной действующей церкви, а при ней по два священника, сотрудничающих с НКВД. Как констатирует Д.В.Поспеловский: «они должны были доносить о содержании исповедей, о верующих должностных лицах, о подпольных священниках и мирянах. Оставлено было по два священника, чтобы один мог доносить на другого».
1941-1954 годы: от уничтожения РПЦ к ее превращению в орудие тоталитарного государства
Начало войны с Германией ознаменовало поворот в идеологии, политике сталинского режима и означало новый этап в государственной «селекции» «ручной» Церкви, переход от ее разгрома к превращению в послушный инструмент в руках государства. Причин тому было несколько. Прежде всего, иерархи Русской Православной Церкви за рубежом поддержали Германию в войне с большевистским режимом, а на занятых немецкими войсками советских территориях открывались, с разрешения немецких властей, тысячи закрытых большевиками храмов. Всего было открыто около 10 тысяч православных церквей. Советское государство столкнулось с малоприятной перспективой мощного антибольшевистского движения в России под религиозными лозунгами. Значительная группа православного духовенства во главе с митрополитом Сергием (Воскресенским) – вторым лицом в иерархии РПЦ, оказавшимся в Риге в момент вступления туда вермахта и отказавшимся подчиниться приказу большевиков об эвакуации, приветствовала немцев как освободителей от бесчеловечной власти большевиков, объявила московского митрополита Сергия «заложником Кремля» и призвала православных к борьбе со сталинским режимом. Сталин и его подручные не без оснований опасались, что миллионы верующих в СССР могут перейти на противоположную сторону – важно было перехватить «религиозную карту» в развернувшейся войне (в которой все явственнее присутствовали элементы войны Гражданской) и использовать ее в своей политике.
Кроме того, в этот период происходит откровенный поворот тоталитарного режима СССР к имперской, шовинистической, консервативной и националистической идеологии и отбрасывание остатков революционной и интернационалистической фразеологии. Были восстановлены такие характерные символы самодержавной России, как гвардия, генералитет, погоны, начали возвеличиваться Дмитрий Донской, Иван Грозный, Александр Невский, всячески воспевалась военная мощь Российской Державы. Подчеркивалось, что СССР – преемник Петербургской Империи, а русский народ (с его исконной православной верой) – самый главный народ в СССР. В этой ситуации православие, как атрибут национальной традиции и часть имперского наследия, могло пригодиться Сталину.
Наконец, обескровленная, дискредитированная и сломленная внутренне Церковь была безопасна и представлялась не соперником коммунистической партии и советского государства, а их послушным орудием, помогающим контролировать население внутри страны и проводящим сталинскую политику вовне. Оставалось лишь интегрировать и встроить ее в тоталитарную систему. К тому же важно было показать союзникам – Англии и США, что в СССР, как в «цивилизованном мире» есть «свобода совести», и показать собственным подданным, что советский режим продолжает традиции Российской Империи. Все эти факторы подталкивали руководство СССР к прекращению гонений на РПЦ и к готовности «легализовать» Церковь на условии ее полной покорности и готовности беззаветно служить режиму. Партийно-государственная верхушка рассчитывала полностью подчинить и использовать в своих интересах Церковь, все еще имевшую некоторое влияние среди населения и какой-то авторитет на международной арене.
Со своей стороны немногие оставшиеся на свободе в 1941 году церковные иерархи решили не упустить представившийся им шанс и с самого начала войны стали изо всех сил сигнализировать Сталину о своей готовности служить ему верой и правдой. Митрополит Сергий 22 июня 1941 года в своем послании призвал население к «защите священных рубежей Родины» (то есть сталинского режима). Церковные иерархи демонстративно начали сбор средств на вооружение Красной Армии (хотя это было противозаконно: Церкви запрещалась любая финансовая деятельность). За годы войны верующие сдали в Фонд Обороны 300 миллионов рублей. На деньги, собранные православными верующими, была построена танковая колонна имени Дмитрия Донского (40 танков) и авиационная эскадрилья имени Александра Невского. Конечно, материальный эффект от этого был совсем невелик, но зато пропагандистский эффект – значителен. Некоторые из священников даже принимали участие в партизанском движении против гитлеровских войск.
Сталин, со своей стороны, сделал недвусмысленные намеки на изменение отношения правящего режима к РПЦ и готовность принять ее услуги. Выступая 3 июля 1941 года с обращением к народу по радио, он обратился к гражданам СССР не по-партийному: «Товарищи!», а по-христиански: «Братья и сестры!» Готовность остатков иерархии РПЦ беззаветно служить режиму была встречена им с одобрением. В сентябре 1941 года были закрыты антирелигиозные периодические издания, распущен Союз Воинствующих Безбожников (с номинальными тремя миллионами членов), а его типография была передана… Церкви. 9 ноября 1942 года газета «Правда» опубликовала поздравительную телеграмму митрополита Сергия Сталину, в которой, в частности, говорилось: «Я приветствую в Вашем лице богоизбранного вождя… который ведет нас к победе, к процветанию в мире и к светлому будущему народов».
В 1942 году в книге «Правда о религии в России» (изданной большевиками для иностранных читателей) митрополит Сергий привел слова патриарха начала ХVII века Филарета: «Церковь молится за государственную власть не в надежде на выгоду, а во исполнение своего долга, указанного волею Божией». И от себя добавлял: «Такова и есть позиция нашей Патриаршей русской церкви в отличие от всяких отщепенцев за границей и дома». Он требовал от заграничных русских православных священников, иерархов и верующих, полной покорности сталинскому режиму. (Разумеется, они отвергли эти призывы). По словам историка Д.В.Поспеловского, в нужный момент в распоряжении Сталина «оказались остатки лояльной по отношению к нему церковной организации, которую он смог использовать в своих целях». В 1942 году советские власти разрешили совершить в Москве пасхальный крестный ход. Митрополит Сергий и другие иерархи РПЦ неустанно призывали верующих молиться за победу сталинских войск и всячески демонстрировали преданность партии и правительству. Митрополит Николай назвал Сталина «нашим общим Отцом» и подчеркивал, что среди атрибутов «русскости» присутствует «русская вера» (фактически подменяя вселенско-космополитическую сущность христианства язычески-этноцентристским ее толкованием).
С лета 1943 года Церкви отводилась важная роль в имперских геополитических замыслах вождей Советского Союза. Думая о послевоенном переделе мира, Сталин рассчитывал через РПЦ подчинить своей власти православные церкви всего мира, объединив их вокруг своей «красной Империи». Это обусловило и новые шаги в сторону церковных иерархов (впрочем, эти шаги не закреплялись юридически и оставляли за Кремлем свободу забрать данное назад в любой удобный момент).
В ночь с 4 на 5 сентября 1943 года в Кремль на встречу со Сталиным и Молотовым были неожиданно вызваны три церковных иерарха (из четверых, остававшихся на свободе): митрополиты Сергий, Алексий и Николай. Сталин покровительственно спросил у них, какие проблемы имеются у РПЦ и в чем нужна помощь. Иерархи униженно молили о дозволении созвать Собор для выборов патриарха. Сталин распорядился сделать это «большевистскими темпами», не мешкая (чтобы потратить на подготовку Собора не месяц, как рассчитывали митрополиты, а 3 дня). Кроме того, митрополит Сергий пожаловался вождю, что у РПЦ почти не осталось священников. Сталин с присущей ему иронией поинтересовался: «А почему у вас нет кадров? Куда они делись?» Сергий дипломатично и льстиво ответил: «Кадров у нас нет по разным причинам. Например, мы готовим священника, а он становится Маршалом Советского Союза» (намекая на семинарское прошлое самого «отца народов»). Эта тонкая лесть пришлась Сталину по душе. Митрополиты также просили дозволить им открыть курсы для подготовки священников и издать церковный календарь с богослужебными текстами. Щедрость Сталина превзошла все их ожидания: он позволил намного большее – возобновить выпуск «Журнала Московской Патриархии» и открыть духовные академии и семинарии!
Кроме того, Сталин сообщил митрополитам, что отныне Церковью будет распоряжаться Совет по делам РПЦ во главе с полковником НКВД Георгием Карповым, который прославился ранее, руководя массовыми арестами и расстрелами духовенства. Митрополит Сергий решился осведомиться: «Богопоставленный вождь, но ведь он из гонителей наших». «Правильно, — ответил вождь, — партия приказывала товарищу Карпову быть гонителем, он исполнял волю партии. А теперь мы ему поручим стать вашим охранителем. Я знаю товарища Карпова, он исполнительный товарищ». (На посту фактического главы РПЦ Карпов дослужился из полковника НКВД до генерала-лейтенанта КГБ. Глава Совета по делам РПЦ, назначаемый государством и представляющий его интересы, по своему положению напоминал обер-прокурора Синода времен Империи с тем, однако, отличием, что он был атеистом из органов госбезопасности и имел своей задачей не опеку, а дальнейшее разложение и удушение остатков Церкви.)
Созванный «большевистскими темпами» 8 сентября 1943 года церковный Поместный Собор (на который епископов агенты НКВД свозили самолетами из лагерей и тюрем) избрал Священный Синод и единогласно «избрал» нового патриарха – Сергия. Вопреки решениям Поместного Собора 1917-1918 годов «избрание» патриарха теперь происходило по большевистским образцам: открытым (а не тайным) голосованием единогласно из единственного кандидата (а не нескольких), назначенного Кремлем, и превратилось в пустую формальность. (Так позднее были «избраны» и последующие патриархи РПЦ). Церковь стала органичной частью партийно-государственной системы с полным подчинением «низов» «верхам».
Были открыты две духовные академии, восемь семинарий, из лагерей освобождена часть священников, начал вновь издаваться «Журнал Московской Патриархии», открылась небольшая часть ранее закрытых церквей и монастырей, была почти прекращена государственная антирелигиозная пропаганда, Церкви фактически (но не юридически!) были возвращены права юридического лица: ей было разрешено приобретать здания и предметы культа, открывать финансовые счета и организовывать предприятия, осуществлять найм работников. При этом, поскольку гонения на иные конфессии продолжались, РПЦ оказалась в выгодном и привилегированном положении «государственной церкви». Церкви было дозволено открывать фабрики для производства свечей и других предметов культа. РПЦ было передано государством типографское оборудование для печатания религиозных изданий (разумеется, прошедших строгую государственную цензуру и, по преимуществу, прославляющих не Бога, а сталинский режим). Вновь были открыты 22 тысячи православных храмов (в основном это были храмы, открытые еще при немцах на занятых ими территориях), стали действовать 103 православных монастыря (в основном, на захваченных Советским Союзом в 1939-1940 годах западных землях). Был вновь высочайше дозволен колокольный звон.
Когда в мае 1944 года патриарх Сергий умер, новый Собор, по приказу Сталина, избрал следующим патриархом Алексия I, бывшего митрополита Ленинградского. Этот же Собор принял новое Положение об управлении РПЦ, отменившее остатки выборности, низового самоуправления и соборности в церковной жизни и резко централизовавшее систему управления Церковью на принципах строгого единоначалия. Отныне епископы и митрополиты не выбирались «снизу», а назначались патриархом и, в свою очередь, назначали священников; полномочия общин и церковного Собора сводились почти к нулю. Отныне Поместные Соборы дозволялось созывать лишь крайне редко, для «выборов» (а точнее, утверждения) патриарха, да и Архиерейские Соборы должны были созываться нечасто и переставали играть какую-либо роль. Патриарх теперь принимал все главные решения (продиктованные ему государством через Совет по делам РПЦ), назначал и переводил с места на место иерархов.
За предоставленные государством «услуги» церковным иерархам надо было отплатить власти полным подчинением РПЦ, ее включением в тоталитарную систему. С этого времени Церковь окончательно становится послушным орудием советской внешней политики, а внутри страны следит и доносит режиму на верующих, укомплектовывается подобранными органами НКВД кадрами (которые, по мудрому замечанию Сталина, «решают все»), во всем безгласно подчиняется Совету по делам РПЦ, укомплектованному чекистами, постоянно выступает с публичными заявлениями о «полной свободе совести в СССР». Все кандидаты на церковные должности отбираются партийными инстанциями и органами госбезопасности из числа наиболее преданных и послушных режиму священников, согласных сотрудничать с НКВД. Церковная иерархия становится одним из инструментов государственного подавления и контроля за обществом. Между руководством РПЦ и сталинским атеистическим режимом фактически был заключен своеобразный «конкордат», подобный конкордату между муссолиниевским фашизмом Италии и Ватиканом, и продержавшийся до середины 1950-ых годов. Впрочем, речь здесь шла не о «сотрудничестве» государства и Церкви, а о полном включении Церкви в государственную машину господства, внешней и внутренней пропаганды и тотальной слежки за населением. Вековая генетическая привычка подчиняться самодержавному государству и инстинкт самосохранения возобладали у уцелевших церковных иерархов над христианскими убеждениями, заставив их полностью капитулировать перед «безбожным» большевистским государством, позволить ему пронизать РПЦ своими агентам и полностью взять под контроль. Процесс «селекции» советской властью новой генерации духовенства, начатый репрессиями 1920-1930-ых годов, к этому времени почти завершился. Священники и епископы стали, фактически, частью партийно-государственной номенклатуры, назначаемой по указанию спецслужб, допущенной к привилегиям и подчиняющейся партийной дисциплине и системе централизации и единоначалия. Такая единая, централизованная Церковь была куда более доступна для управления тоталитарным большевистским государством, чем малоуязвимые и неподконтрольные децентрализованные общины и секты, которые почти невозможно было ни подкупить, ни запугать, ни уничтожить.
К 1946 году в состав РПЦ вернулись остатки обновленцев (полностью утративших государственную поддержку) и часть приходов РПЦЗ и ИПЦ. Этим государственное покровительство РПЦ не ограничилось. Сталин в своей борьбе за мировое господство всерьез замыслил подчинить вселенское православие русской Церкви (в свою очередь, подчиненной государству), вернув Москве статус «Третьего Рима», управляющего сотнями миллионов православных Восточной Европы и Ближнего Востока (подобно тому, как ВКП(б) управляло всеми компартиями мира).
По указанию Сталина новый патриарх Алексий I в мае 1945 года отправился (впервые в истории русской Церкви) в паломничество на Святую Землю, чтобы продемонстрировать всему миру «свободу» РПЦ и подчинить Советскому Союзу ближневосточные православные церкви. Многие деятели Зарубежной Православной Церкви (особенно во Франции) и некоторые «катакомбники» после прекращения гонений советского государства на РПЦ и под влиянием явного поворота сталинского режима к имперству и национализму (с отказом от остатков социализма и интернационализма), более благосклонно начали относиться к Московской Патриархии и даже примкнули к ней. Однако новый приток эмигрантов из СССР после войны дал толчок к укреплению РПЦЗ – полностью развалить и уничтожить ее Кремлю не удалось. По словам Д.В.Поспеловского: «как услуга за услугу во время двух встреч со Сталиным в 1943 и 1945 гг. Церковь взамен относительной литургической свободы и некоторой терпимости государства обязалась служить государственным интересам в области внешней политики и пропаганды».
В ходе Второй мировой войны священники РПЦ безоговорочно поддерживали сталинский режим: возносили за него молитвы, отождествляли в своих проповедях «православное», «русское» и «советское». Забыв о христианских заповедях любви, свободы, всепрощения и «вселенскости», иерархи РПЦ проповедовали крайний национализм и ненависть ко всему немецкому, превосходя в этом даже светских большевистских пропагандистов. Так, митрополит РПЦ Николай входил в состав Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию преступлений нацистов на оккупированных территориях и подписал откровенно лживое заявление о том, что убийство тысяч польских офицеров под Катынью (совершенное органами НКВД) было делом рук немцев. Этот же митрополит Николай публично требовал смертной казни нацистам, ссылаясь на Ветхий Завет, и добавлял, что «заповедь Христа о любви к ближнему неприменима к немецким убийцам… Любить их абсолютно невозможно». Он не раз писал в газетах о «сатанинском лице немца» и о том, что православие есть «русская вера» (фактически возвращаясь к языческому обожествлению кровнородственного начала). Осуждая преступления Гитлера, высшие церковные иерархи одновременно публично заверяли Сталина в своей глубочайшей благодарности, любви и преданности ему и в том, что они возносят горячие молитвы, воспевая мудрость и величие, с которыми он управляет СССР. Эта сторона деятельности Церкви всячески поддерживалась государством, в отличие от собственно религиозной деятельности. Кремль наградил медалями «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» 51 архиерея РПЦ.
Наличие в СССР (на завоеванной в 1939 году Западной Украине) нескольких миллионов греко-католиков (униатов), объединенных в Церковь, подчиненную Ватикану, было неприемлемо для руководства СССР. НКВД и РПЦ совместно организовали разгром униатской Церкви и насильственное подчинение униатов иерархии РПЦ. 8-9 марта 1946 года во Львове состоялся «Собор» униатской Церкви, инсценированный органами НКВД, который провозгласил «воссоединение» греко-католиков с РПЦ, выход из-под юрисдикции Ватикана и расторжение Брестской унии с Римом 1596 года. Непосредственно проведением этой акции руководил первый секретарь компартии Украины Н.С.Хрущев. 3 тысячи приходов униатов «влились» в РПЦ, 230 приходов, не пожелавших это сделать, были ликвидированы, как и 48 греко-католических монастырей. 350 униатских священников были арестованы. Униатство, однако, не было уничтожено и ушло в подполье (оно было тесно связано с украинскими партизанами, боровшимися против советских захватчиков), из которого вышло после распада СССР. Униатское духовенство было репрессировано, церкви были насильно переданы РПЦ и поставлены под контроль церковных начальников из НКВД. Русская Православная Церковь освящала этот разгром Греко-католической Церкви чекистами собственным авторитетом. На «объединительном» Синоде председательствовал патриарх Алексий I, ранее обратившийся к униатам с пастырским посланием: «Молим вас, братия… порвите ваши связи с Ватиканом, который ведет вас во тьму и духовное падение своими ересями… Поторопитесь вернуться в объятия вашей истинной Матери – Русской Православной Церкви». Тех из «братьев», кто не желал «торопиться в объятия» РПЦ, ждали расстрелы и ссылки. Насильственное насаждение органами НКВД русификации и православия оттолкнуло значительную часть населения Западной Украины к сопротивляющейся подпольной униатской Церкви. То, что не смог осуществить даже деспотичный император Николай I: уничтожить (на время) своими гонениями униатство, смогли, применив чудовищный массовый террор, большевики в сотрудничестве с РПЦ.
В начале 1946 года Г.Г.Карпов предложил Сталину «усилить влияние на восточные патриархаты, которые, хотя и малочисленные, но считающиеся авторитетными в православном мире, с целью использования их в будущем на своей стороне при решении ряда важных церковных вопросов». Было дано «добро»: иерархи РПЦ передали на нужды иерархов православных церквей некоторые суммы средств, данные советским государством для их подкупа. После того, как власти СССР передали через РПЦ в 1946 году 50 тысяч долларов Константинопольскому патриарху Максиму V, тот отказался осудить греческих коммунистов, ведущих вооруженную борьбу с правительством. Власти СССР через РПЦ подчинили себе Болгарскую и Румынскую православные Церкви.
Сталин приказал иерархам РПЦ провести в Москве Вселенский Собор (чтобы окончательно одолеть католичество), Собор, на котором были бы представлены все православные церкви. Они должны были бы сплотиться под руководством РПЦ – фактически же, под руководством тоталитарного сталинского государства, стоящего за РПЦ. Это должно было превратить Москву, столицу атеистической Империи и мирового коммунизма, одновременно и в центр Вселенского Православия. Однако Собор так и не состоялся из-за настороженного отношения к СССР ряда зарубежных православных церквей. Тем не менее, летом 1948 года в Москве с огромной помпой прошло Совещание глав православных церквей мира, все решения которого были заранее утверждены партийным руководством (о борьбе против Ватикана, осуждении США, как «гнезда протестантизма» и пр.). По приказу Кремля иерархи РПЦ всячески разжигали межрелигиозную и международную ненависть, называя это «борьбой за мир». По повелению Сталина РПЦ развило бурную внешнеполитическую активность и финансовую помощь православным патриархам за границей (поступавшую от советского режима).
К 1947 году, осознав невозможность полного подчинения всемирного православия и превращения Москвы в «Третий Рим» или «Красный Ватикан», в связи с началом «холодной войны», советское руководство несколько охладело в отношении Московской Патриархии. По приказу Сталина, патриарх в 1947 году предписал полностью прекратить все сборы средств среди верующих «на патриотические цели» (что повышало авторитет Церкви в обществе). Все духовенство и прихожане были принудительно подписаны на государственные займы на восстановление народного хозяйства, налоговое бремя на РПЦ было вновь увеличено. Было высочайше предписано возобновить приостановленную в 1941 году официальную антирелигиозную пропаганду. В 1947 году в РПЦ насчитывалось 13 тысяч священников и диаконов (половина из которых прошла через лагеря), действовали 14 329 православных храмов. В конце 1940-ых годов полностью прекратились разрешения со стороны властей на открытие новых православных церквей. Храмы вновь начали закрывать и передавать под клубы и склады. По приказу властей Синод в 1948 году запретил проповеди в церквях (которые теперь можно было истолковать как «религиозную пропаганду» для детей). Отныне во внешней политике РПЦ было предписано участвовать в «защите мира» (а на деле – в оправдании империалистической политики СССР) и неустанно натравливать православных на католиков и протестантов. По указке Кремля РПЦ публично поддержала вооруженную борьбу греческих коммунистов, гневно осудила участие США в войне в Корее, осудила и отлучение папой римским от Церкви католиков-коммунистов.
В конце своей жизни Сталин не принимал патриарха (униженно молившего вождя об аудиенции), прекратил выдачу государственных субсидий на международную деятельность РПЦ. Однако и усиления гонений на Церковь не было, поскольку она была полностью подконтрольна органам госбезопасности. Церкви предписывалось и дозволялось во внешней политике лишь усердно «бороться за мир», рьяно поддерживая все решения коммунистической партии и советского правительства, разоблачать антикоммунистов как «поджигателей войны», бранить Ватикан и подчеркивать собой «отсутствие притеснений верующих в СССР», а внутри страны призывать к «патриотическому служению родине» (то есть тоталитарному режиму). Опека над РПЦ носила тотальный и всеобъемлющий характер. Так, глава Совета по делам РПЦ Г.Карпов запретил митрополиту Николаю публиковать в «Журнале Московской Патриархии» его богословские проповеди, поскольку они, по мнению опытного чекиста, «сеяли среди верующих пессимизм, мракобесие, и не содержали призывов к бодрости, к самоотверженному труду на пользу родине и на укрепление мира». Покорность, доносительство, конформизм, пресмыкательство перед властью, безынициативность, серость, безверие, безмыслие, цинизм и мертвечина в РПЦ всячески поощрялись и насаждались надзирающими органами, а любая инициатива, проповедничество и проявление не имитации, а живой веры сразу же пресекались. Так, в 1954 году из Киевской семинарии отчислили двух студентов за то, что они подали на имя ректора заявление о «гонении на православных»; их обвинили в гордыне, отказе петь советские песни и в «мистицизме». Отныне главной задачей Церкви было не служение Богу, а имитация церковной жизни и восхваление богоборческого режима, подавление всякой духовной независимости в людях, придание тоталитаризму респектабельности и «человеческого» облика, проведение его политики внутри и вне страны. В церковных молитвах теперь непременно говорилось о «Богом дарованном вожде страны» ( Сталине).
В декабре 1949 года РПЦ устроила грандиозную праздничную литургию (богослужение) в честь 70-летия Сталина. Если в 1920-1930-ые годы прихожане изгоняли священников за вознесение молитв в поддержку советской власти, то в 1940-1970-ые годы верующие и иерархи считали активное соучастие в советской пропаганде чем-то неизбежным и естественным для себя. Патриарх Алексий I непрерывно славословил Сталина в напыщенных и льстивых речах, проповедях и телеграммах, подчеркивая, что его «военный гений и неустанные труды на благо Родины привели наш народ к величайшей победе и миру».
В 1955-1956 годах Церкви впервые за годы советской власти было дозволено издать (тиражом 50 тысяч экземпляров) Библию и Новый Завет. По данным статистики, в 1957 году треть новорожденных младенцев в СССР были крещены их родителями. В середине 1950-ых годов в начале «оттепели», после выхода на волю многих верующих – заключенных ГУЛАГа в советском обществе наблюдался некоторый рост интереса к религии. Это заставило партийно-государственную верхушку нанести новый удар по РПЦ.
Последний натиск советского государства на РПЦ (1954-1964)
Со смертью Сталина и приходом к власти Н.С.Хрущева, покровительственное отношение советского государства к РПЦ было объявлено «отступлением от ленинских норм» и рецидивом «сталинского наследия». Уже 7 июля 1954 года было принято постановление ЦК КПСС «Об усилении антирелигиозной пропаганды», провозгласившее решительное наступление на «религиозные пережитки». Оно предписывало: «преподавать школьные предметы (историю, литературу, природоведение, физику, химию и т.д.) с позиций атеизма… усилить антирелигиозную направленность школьных программ». Н.С.Хрущев пообещал народу «построить коммунизм к 1980 году», а в коммунистическом обществе, основанном на единственно верной «религии» марксизма-ленинизма, не могло быть места никакому православию. Хрущев торжественно пообещал, что скоро по телевизору покажут диковинку – «последнего советского попа». (А богатый опыт погрома Церкви у Никиты Сергеевича был еще с тех пор, когда он сносил храмы в Москве и расстреливал униатов на Украине, занимая там и там соответствующие высшие партийные посты).
Поэтому период 1954-1964 годов оказался последним в советскую эпоху периодом решительного наступления тоталитарного государства на Церковь (уже полностью сломленную, покорную и обескровленную). Снова был запрещен колокольный звон. Примерно половина храмов была в эти годы закрыта: из 13 414 осталось 7 523, были также ликвидированы почти все семинарии и монастыри (в 1964 году осталось 19 действующих монастырей из 56). Число православных священников сократилось с 12 169 до 7 410 человек (в 1962 году).
По словам историка и правозащитницы Людмилы Алексеевой: «наиболее разрушительные для РПЦ последствия были достигнуты не прямым насилием государства, а проведены по указке государственных чиновников и руками высшего церковного руководства». В июле 1961 года Архиерейский Собор по приказу государства без протестов принял новое «Положение о приходах», самоубийственное для церковной жизни. По нему священники отныне полностью зависели от приходского совета из 20 мирян. Подбор членов совета осуществлялся местными властями и уполномоченными Совета по делам РПЦ (тесно связанными с КГБ). «Двадцатки» и приходские старосты распоряжались церковными зданиями и имуществом, «нанимали» священников и удаляли их. В результате священники оказались лишены возможности руководить жизнью приходов, они не могли более присутствовать на собраниях членов приходов и не могли без разрешения властей или уполномоченных навещать своих прихожан, совершать отпевания на дому, посещать квартиры мирян, им запрещалось пускать в храмы детей (они не могли начинать службу, пока дети не покинут храм), запрещалось причащать их и исповедовать. Более того, теперь священники были обязаны требовать документы у родителей, желающих крестить ребенка, и у новобрачных, желающих обвенчаться, а затем передавать эти сведения уполномоченным Совета по делам РПЦ, тем самым выступая в роли доносчиков по отношению к своим прихожанам, поскольку затем эти сведения использовались для гонений против верующих по месту их учебы или работы. (Повторялась, но в перевернутом виде, ситуация Петербургской Империи, в которой все подданные были обязаны под угрозой наказания регулярно ходить в храмы исповедоваться, а священники, нарушая тайну исповеди, были обязаны доносить в полицию на смутьянов). В СССР священников, нарушавших эти требования, уполномоченные мгновенно лишали регистрационной справки, и они утрачивали приход. Патриархия же, полностью подконтрольная партии и КГБ, не заступалась за своих священников и не давала им новые приходы. Выдавая регистрационные справки, уполномоченные Совета по делам РПЦ могли цензурировать проповеди священников (и они почти прекратились в храмах). В итоге деятельность большинства священников свелась к формальному исполнению обрядов: без миссионерства, проповедничества, благотворительности, без тесной связи со своим приходом.
Изменение приходского устава вызвало сильное недовольство среди мирян и духовенства (поскольку теперь и те, и другие фактически перестали как-либо влиять на жизнь прихода и были полностью поставлены под контроль со стороны государства). Однако серьезных протестов не последовало. Лишь священники Глеб Якунин и Николай Эшлиман в 1965 году решились смело выступить с публичным протестом против грубого вмешательства государства во внутреннюю жизнь Церкви. Единственным результатом стало лишение священников-диссидентов их сана. Выступивший против нового приходского устава архиепископ Калужский Гермоген был тотчас низложен патриархом и сослан в монастырь. Заместитель главы Совета по делам РПЦ Куроедова Макарцев прямо заявил: «Тому, кто попытается сопротивляться постановлению о приходах, мы переломаем ноги!» Желающих больше не оказалось: тридцатилетний «естественный отбор» властью духовенства давал себя знать.
Приходские советы, сформированные из числа наиболее проверенных партийных активистов и агентов КГБ, повсеместно принимали решения о закрытии церквей и об удалении нелояльных священников. На верующих (информация о которых теперь в обязательном порядке передавалась священниками органам госбезопасности), оказывалось сильнейшее психологическое давление, их увольняли с работы, исключали из институтов и техникумов, «прорабатывали» на собраниях, травили в печати. В прессе развернулась массированная антирелигиозная кампания. (Впрочем, этот натиск на Церковь не сопровождался, как в 1930-ые годы, массовыми арестами и расстрелами – в течение 1961-1962 годов были арестованы и посажены за веру «только» 1 234 человека). В обществе нагнеталась такая атмосфера нетерпимости, в которой жизнь верующих людей становилась невыносимой. Задачей режима теперь было уже не поставить РПЦ под контроль, а окончательно удушить и добить.
КГБ, при помощи Совета по делам РПЦ, подобрал несколько десятков кандидатов из молодых, беззаветно преданных партии и государству и сотрудничающих со спецслужбами священников, и добился их поставления епископами. Эта новая генерация епископов, с юности приученная «служить не Богу, а Кесарю», противостояла старшим епископам, еще помнящим дореволюционные времена, прошедшим через советские тюрьмы и лагеря, запуганным, покорным, но в глубине души все же недолюбливавшим большевистский режим. По словам современного исследователя Церкви Николая Митрохина, эти епископы, во главе с митрополитом Никодимом (сыном первого секретаря рязанского обкома партии!), воспринимали РПЦ «в качестве части государственной машины, своеобразного министерства по делам верующих, или Правительствующего Синода образца ХVIII-ХIХ вв.» Среди них были распространены национализм, нетерпимое, подозрительно-враждебное отношение ко всем иным конфессиям, к «инородцам», желание любой ценой усердно служить государству. Они сформировались уже при тоталитарном режиме, не помнили революционных лет освобождения и обновления Церкви и не представляли себе даже теоретической возможности церковной автономии от государства, существования Церкви как живого общественного института.
Отношение советских властей к РПЦ ярко передал в своем выступлении в 1954 году главный лектор московского горкома КПСС Владимирцев, назвавший митрополита Николая (второго человека в Церкви, главу Отдела внешних сношений Патриархии) «первым врагом народа» и откровенно пояснившего, что «он пока еще нужен нам для заграницы, а в свое время мы его обезвредим». Закрывая храмы и репрессируя верующих, партийная верхушка одновременно продолжала использовать РПЦ во внешней политике: РПЦ выступила посредницей при примирении СССР и Югославии в середине 1950-ых годов, успешно имитировала религиозную жизнь и «свободу совести в СССР» в 1957 году на Всемирном фестивале молодежи и студентов в Москве. Однако на все мольбы патриарха Алексия 1 о личной аудиенции (чтобы пожаловаться на гонения) Хрущев неизменно отвечал пренебрежительным отказом и передавал все свои приказы РПЦ через главу Совета по делам РПЦ. Тем более, что во внешней политике СССР произошла переориентация: на Ближнем Востоке Советский Союз решил делать ставку не на православных, а на более сильные и влиятельные исламские круги.
Помимо нового приходского устава, закрытия большинства монастырей и церквей, по приказу государства Патриархия сократила число рукополагаемых священников, сократила число епархий, и ввела для приема в монастыри нижний возраст в 30 лет. Патриархия покорно выполняла все повеления своих кремлевских хозяев, уничтожающих Церковь руками самих церковников. Верхом «бунтарства» стало выступление в Совете по делам РПЦ митрополита Николая Крутицкого 24 ноября 1959 года, когда он, говоря о патриархе Алексии I, заявил, что «давая согласие на ликвидацию епархий и монастырей, он был вынужден это делать, потому что приказ Совета он считал и считает приказом советского правительства». Государство усилило налоговый гнет на Церковь, закрыло почти все святые источники. В вузах в 1964 году был введен обязательный для всех студентов курс «научного атеизма», основаны атеистический журнал «Наука и религия» и Институт научного атеизма при Академии Наук. Путем шантажа, подкупа и угроз со стороны КГБ около 200 православных священников публично отреклись от сана и выступили с атеистическими заявлениями (многие из них затем сделали неплохую карьеру и получили ученые степени в области «научного атеизма»). Наименее «покладистые» церковные иерархи: митрополит Николай (второй человек в церковной иерархии) и другие, были убраны с высших постов Церкви (Николай вскоре умер,- по-видимому, был убит спецслужбами). В 1960 году специальной инструкцией Церкви запрещалось организовывать экскурсии и паломничества, открывать библиотеки, вести любую благотворительную деятельность. Отбор в семинарии теперь происходил исключительно через органы КГБ и комсомола. В октябре 1962 года Совет по делам РПЦ с удовлетворением докладывал ЦК КПСС, что из 560 юношей, подавших в 1961-1962 годах заявление о приеме в семинарии, 490 «после индивидуальной работы» (беседы, аресты, угрозы) отказались от поступления. В 1964 году по сравнению с 1958 годом число учащихся духовных школ уменьшилось вдвое. Архиереи были вынуждены рукополагать в священники лиц без духовного образования, часто малограмотных (что вполне устраивало режим). В то же самое время подконтрольные КГБ приходские советы изгоняли мало-мальски независимых, религиозных и ярких священников (в результате, несколько тысяч священников, лишенных приходов, пришли из казенной РПЦ в «катакомбную» ИПЦ). В 1961-1962 годах государство изъяло у приходов и епархий большинство построек, автомашин и жилых домов. После введения обязательной регистрации обрядов, их количество резко уменьшилось – большинство людей боялись появляться в храмах. Родителей, ведущих «фанатичную религиозную пропаганду» среди своих детей, часто лишали родительских прав. Были введены новые коммунистические ритуалы, призванные конкурировать с православными (как тысячу лет назад вводимые «сверху» христианские ритуалы и обычаи конкурировали с языческими, заменяли, вытесняли и копировали их): торжественные церемонии бракосочетания, гражданские панихиды. Молодежи и детям фактически был закрыт доступ в церкви – за этим бдительно надзирал комсомол. Тем не менее верующие сопротивлялись: писали письма протеста, на давали закрывать храмы (так они отстояли знаменитый Почаевский монастырь на Украине), порой вступая в бои с милицией.
От полного уничтожения РПЦ снова спасли два обстоятельства: опасения властей, что верующие уйдут из преданной и подконтрольной им Московской Патриархии в оживившуюся «катакомбную» Церковь и желание продолжать использовать РПЦ во внешней политике. В одном из докладов идеологического отдела ЦК КПСС в 1962 году откровенно говорилось, что «внешняя деятельность религиозных организаций СССР инспирируется государственными организациями и является одним из действенных каналов советской пропаганды и контрпропаганды в зарубежных странах». Уничтожить такой отлаженный «канал» партия и советское государство не желали. Во внешней политике СССР РПЦ, по-прежнему, создавала иллюзию равноправия верующих и наличия религиозной жизни в Советском Союзе, помогала КГБ внедрять своих людей за границей, была дополнительным, внешне респектабельным, источником официальной советской пропаганды, а во внутренней политике – эффективно надзирала за верующими, доносила, контролировала, умерщвляла и дискредитировала религиозную активность населения – являя собой «пережиток прошлого», безжизненный и малопривлекательный. Если в 1940-1950-ые годы, по заданию властей, иерархи РПЦ гневно обличали Ватикан и экуменизм (движение за сближение и воссоединение христианских конфессий), то в 1960-1970-ые годы, напротив, им было предписано принять самое активное участие в экуменическом движении и наладить тесные дружеские связи с Ватиканом. В условиях наступления разрядки напряженности, руководство РПЦ «колебалось» вместе с «генеральной линией» партии и послушно проводило линию властей. РПЦ в 1961 году по приказу Кремля вступила в Всемирный Совет Церквей (ВСЦ) – мировое экуменическое объединение, созданное, в основном, протестантскими конфессиями. В 1962 году Хрущев приказал РПЦ прекратить обвинения в адрес католицизма и наладить дружеские отношения с Ватиканом (надеясь через папу римского улучшить отношения с Западом и получить там обширные кредиты для преодоления продовольственного кризиса в СССР). Так представители РПЦ, еще несколько лет назад публично обличавшие католицизм, теперь присутствовали на II Ватиканском Вселенском Соборе. Иерархи РПЦ видели в укреплении международных связей Московской Патриархии определенную гарантию от ее полного уничтожения властями внутри страны. Фактически, вся Церковь в СССР существовала, как «привесок» к пышному «фасаду» — Отделу внешних сношений РПЦ, а глава этого отдела (митрополит Никодим) был столь же влиятельной фигурой, как и патриарх. В 1965 году, после смещения Хрущева, многие осужденные священники и миряне были освобождены и реабилитированы. В 1965 году на смену упраздненному Совету по делам Русской Православной Церкви был создан Совет по делам религий и культов (СДРК).
От государственного атеизма – к государственному православию: РПЦ в 1964-1990-ые годы
В 1960-1970-ые годы в СССР оставалось от 15 до 25% верующих. В 1975 году в стране действовали 7 500 православных церквей. В период 1965-1987 годов между государством и РПЦ установилось некое шаткое негласное «соглашение»: государство более не предпринимало радикальных попыток ликвидации РПЦ, а Церковь верою и правдою служила режиму. Жизнь в официальной Церкви почти совсем замерла: вся Церковь была пронизана агентами властей и доносила на верующих, приходская общинная жизнь прекратилась. Всемогущий Совет по делам религий (сформированный из чекистов) полностью распоряжался всей деятельностью РПЦ: закрывал храмы, руководил кадровой и внешней политикой Церкви, перемещал священников, готовил постановления Соборов. Религиозная традиция в стране была почти прервана – сначала репрессиями, а затем массированной атеистической пропагандой и омертвлением всей жизни официальной РПЦ. В 1971 году новым патриархом после умершего Алексия I был «избран» Пимен, митрополит Крутицкий и Коломенский, еще более лояльный к власти КПСС, чем его предшественник. (Он служил майором в Красной Армии и дважды подолгу сидел в лагерях). Писатель А.И.Солженицын обратился к новому патриарху с открытым письмом, в котором гневно вопрошал: «Мы теряем последние черточки и признаки христианского народа – и неужели это не может не быть главной заботой русского патриарха?… Какими доводами можно убедить себя, что планомерное разрушение духа и тела Церкви под руководством атеистов есть наилучшее сохранение ее?» Разумеется, эти вопросы остались без ответа.
Правящий в стране режим всячески поддерживал сохранение консервативной и централизованной иерархии РПЦ, полностью подконтрольной государству, не допуская ни малейших признаков церковной активности, обновления и оживления православной веры, любых попыток придать православию жизнь и сделать его более привлекательным и менее контролируемым. РПЦ пребывала в глубочайшем параличе: ее состояние характеризовали пассивность, покорность властям, обрядоверие (сведение веры и всей религиозной жизни к формальному соблюдению обрядов), инерция, сосредоточение исключительно на формальной богослужебной деятельности (без попыток возрождения богословия, проповедничества, нравственного наставничества или социальной активности). Всякий духовный и философский поиск шел вне Церкви, служащей КПСС и КГБ. Террором, угрозами, посулами, провокациями, многолетней целенаправленной «селекцией» советскому государству удалось полностью поработить, захватить изнутри РПЦ, сделав ее своим послушным орудием, своим подобием и служанкой во внешней и внутренней политике. Многолетние гонения на верующих, атеистическая пропаганда, продуманная система запретов, прекращение богословия, сведение к ничтожному минимуму монастырей и церковных изданий, закрытие храмов, вскрытие мощей , постановка под контроль репрессивных органов назначения всех иерархов и священников, тотальное доносительство и соучастие Церкви в политике государства (молитвы за него, лживые заявления, что «в СССР есть свобода совести») дали свои плоды… Всякие попытки отдельных священников и мирян усилить влияние Церкви среди населения и оживить религиозную жизнь, связать ее с современными культурными и социальными процессами, рассматривались как «антисоветские» и мгновенно пресекались. Впрочем, их было совсем немного. Всякий активный, самостоятельный, имеющий высшее образование человек, проявляющий стремление к религиозному поиску, проповедничеству, социальной активности, благотворительности или подвижничеству, тут же отсеивался контролирующими Церковь органами КГБ при поддержке высших иерархов.
Консервативная, неподвижная и централизованная церковная организация хорошо вписывалась в советскую номенклатуру чиновников (контролируемая, назначаемая, запуганная властями и пресмыкающаяся перед ними) и не желала более никаких перемен, став непреодолимой преградой к любому религиозному возрождению в СССР. Такая «ручная» Церковь полностью устраивала КПСС и государственное руководство. По словам историка Джеффри Хоскинга: «Особенно Совет по делам религий ценил такие черты священнослужителей, как пассивность, формальное исполнение богослужения, готовность проповедовать советский патриотизм и участие во всемирном движении за мир. Другими словами, советское государство более не собиралось уничтожить Церковь, но использовало ее как послушный инструмент».
Куда активнее сопротивлялись советскому режиму баптисты и мусульмане – более независимые, децентрализованные, решительные и непокорные, сохранившие общинную жизнь и социальную активность. Из-за мертвящей безжизненной атмосферы внутри РПЦ, растущий в обществе интерес к религии принял в 1970-1980-ые годы внецерковные формы: секты, кружки, религиозно-философские семинары, диссидентское движение, самиздат. По справедливому замечанию, сделанному в 1970-ые годы видным американским исследователем русской культуры Джеймсом Биллингтоном: «В иронической инверсии классического конфликта отцов и детей теперешнее поколение зачастую выбирает интерес к религии как способ шокировать своих родителей – безбожников и конформистов».
Религиозная традиция и религиозное мировоззрение были фактически разрушены в обществе и заменены их имитацией официальной Церковью и примитивными псевдорелигиозными представлениями (вера в Вождя, в коммунизм, в науку, во враждебность Запада, культ накопительства вещей, поклонение футбольным клубам и звездам эстрады, вера в НЛО и «снежного человека»). Церковь и религия теперь воспринимались подавляющей частью советских людей как нечто антинаучное, отсталое, инертное и древнее. Насильственная секуляризация нескольких поколений советских людей дала свои плоды. Власти рассматривали РПЦ как еще один рычаг во внешней политике и еще один канал надзора за населением, как «пропагандистский козырь» и «дойную корову», с которой получались дополнительные доходы в бюджет. И иерархи РПЦ усердствовали, служа своим кремлевским и лубянским господам и изредка выторговывая какие-то подачки и послабления взамен. Патриарх, подчиняясь СДРК, назначал епископов и перемещал священников. Прием студентов в семинарии и духовные академии также проходил через «фильтр» Совета, отсеивающего всех неугодных, самостоятельных, ярких, образованных людей и, наоборот, отбирающего людей, готовых стать агентами КГБ, людей малограмотных, бескультурных, посредственных, заурядных и безынициативных.
В эти годы происходит некоторое оживление «катакомбной Церкви». Немало было странствующих священников, тайных монахинь, живущих общинами в квартирах и работающих в больницах. Так, а Автономной Республике Коми в середине 1960-ых годов действовало всего лишь три официально зарегистрированных церкви и 20 незарегистрированных православных общин с «неофициальными священниками». В эти годы в СССР существовало 2-3 тысячи «катакомбных» (незарегистрированных) приходов. Опасаясь уничтожения властями «видимой» Церкви, некоторые иерархи РПЦ тайно рукоположили сотни тайных священников для подпольной деятельности. Даже патриарх Алексий I однажды сказал киевскому митрополиту Иоанну, пожаловавшемуся на то, что у него в архиепископии активна «катакомбная» Церковь: «Вы должны не жаловаться, а благодарить Бога, что в вашей епархии так много мужественных христиан, не подклонивших выи атеизму, как это сделали мы. Их молитвы однажды спасут нашу Церковь».
В своих подпольных изданиях и манифестах «катакомбники» упрекали РПЦ за то, что попытки иерархов РПЦ разделить советское государство и Коммунистическую партию искусственны, поскольку партия полностью управляет государством, а идеология партии – воинствующий атеизм. А значит, безграничная лояльность режиму есть лояльность идеологии, ставящей своей целью уничтожение христианской веры. А потому РПЦ служит не Богу, а новому Кесарю, нарушает принципы соборности: миряне и священники никак не влияют на поведение Церкви. По словам деятелей ИПЦ, официальными заявлениями об отсутствии религиозных преследований в СССР патриархия на деле предает миллионы мучеников советской эпохи и даже самого Христа, за чье дело пострадали эти мученики. Деятели ИПЦ утверждали, что спасать надо не централизованную иерархию РПЦ, а истину и силу христианской веры. Пойдя же на службу к власти, РПЦ изолировала себя от угнетенного народа и дискредитировала в его глазах идеалы христианства своим лицемерием, ханжеством и трусостью.
Возражая на эти упреки, епископы РПЦ извиняли собственную бездеятельность и соглашательство ссылками на «волю Божью». Епископы и шага не могли ступить без приказа или разрешения со стороны уполномоченного СДР. Как отмечает Д.В.Поспеловский: «После того, как епископ был рукоположен и назначен на епархию, он по совету патриарха наносил первый визит на месте уполномоченному СДР и делал ему ценные подарки. Вся его будущая деятельность и возможность служить Церкви зависела почти исключительно от отношений с уполномоченным: от того, сможет ли он деликатно, осторожно, но и щедро подкупить его. При хороших отношениях епархия будет процветать, откроются новые приходы, могут быть назначены хорошие священники, причем уполномоченный будет докладывать наверх прямо противоположное: что церкви закрываются, атеистическая работа проводится успешно, епископ сотрудничает и не противится деятельности Совета и атеистов».
В течение 1970-1980-ых годов число действующих церквей в СССР сокращалось: из-за быстрого сокращения сельского населения, уменьшения числа верующих и из-за запретов со стороны властей. По словам Д.В.Поспеловского: «В кругах духовенства общепризнан тот факт, что обучение в семинариях и академиях происходит под негласным присмотром Совета по делам религии, неуклонно отсеивавшего так называемых «религиозных фанатиков», сопровождалось внедрением а агентов КГБ в среду учащихся». Глава СДРК Фуров заявлял в эти годы: «Патриарший Синод оказался под контролем Совета по делам религий. Избрание и распределение его постоянных членов – полностью в руках Совета, кандидаты на переизбрание в Синод согласуются с соответствующими работниками. Патриарх Пимен и постоянные члены Синода согласовывают с руководством Совета все вопросы повестки дня, как и сами постановления Священного Синода». Так на деле выглядело «отделение Церкви от государства» и «свобода совести» в СССР!
Попытки со стороны епископов и священников оживить церковную жизнь, открыть новые приходы, вести религиозное просвещение воспринимались властями как вызов и вели к их замене более покладистыми людьми. Так, епископ Хризостом Курский и Белгородский в одной из проповедей осмелился высмеять отрицание Бога, на том основании, что, мол, «космонавты Его не видели». За эту проповедь он получил строгий выговор от уполномоченного Совета по делам религий (а пошли слухи, будто бы он нападал на советскую систему). Путем долгой и кропотливой «селекции» власти вывели удивительную породу «идеального священника», преданного партии и правительству, лояльного государству, доносчика, пассивно относящегося к воинствующему атеизму, восхваляющего советский строй, равнодушного к вере и любой активности, кроме санкционированной властями («патриотизм», «борьба за мир», заверения, что в СССР верующие равноправны, перечисление государству (в так называемый «Фонд Мира», а на деле – на нужды милитаристской машины) сотен тысяч рублей, собранных верующими на Церковь). Священники продолжали регистрировать всех верующих и передавать информацию о них в СДРК для последующей «проработки», чем отталкивали остающихся прихожан от религии, завершая то, что не смогли сделать казенные «научные атеисты». Единственному печатному изданию РПЦ, выходившему тиражом в 15 тысяч экземпляров «Журналу Московской Патриархии» (потом появились еще «Богословские труды») противостояли десятки миллионов антирелигиозных официальных изданий.
Намного достойнее, чем церковные иерархи, вели себя некоторые простые священники и миряне, мужественно сопротивлявшиеся государственному гнету. Многих активных мирян и священников арестовывали, участников церковных хоров задерживали сотрудники милиции и КГБ, подпольные религиозно-философские семинары, самиздатские религиозные журналы и христианские коммуны ликвидировались властью. В 1973-1979 годах бурную и успешную проповедническую деятельность развил в своем храме священник Дмитрий Дудко. На его незатейливые проповеди собирались сотни истосковавшихся по живому слову прихожан. Он также активно участвовал в самиздате и правозащитном движении. За это он был в 1980 году отстранен от прихода, арестован и принужден публично покаяться: выступить по телевидению и объявить свою деятельность «вредной и антисоветской», после чего его освободили и вновь поставили на один из лучших приходов. Активную богословскую, миссионерскую и социальную деятельность развернул в своем приходе священник и выдающийся религиозный мыслитель Александр Мень. По констатации Людмилы Алексеевой: «Защита прав РПЦ и православных верующих тоже осуществлялась вне церкви. Ни патриарх, ни епископы такой деятельностью не занимаются ни открыто, ни в форме «тайной дипломатии»… Под письмами православных верующих в органы власти с протестами против очередного закрытия храма, с просьбой открыть закрытый храм или с жалобами против снесения церкви местной властью ни разу не подписался никто из епископов или священников». Глава Отдела внешних церковных сношений РПЦ митрополит Никодим однажды в частной беседе в Америке цинично сказал одному местному православному священнику, упрекавшему его в сокрытии фактов гонений на Церковь в СССР: «Давайте договоримся по этому вопросу. Вы публикуйте на Западе эти материалы, а мы их будем опровергать.»
30 декабря 1976 года в Москве был создан Христианский комитет защиты прав верующих в СССР, во главе со священником Глебом Якуниным. Этот Комитет собирал сведения о нарушении прав верующих, придавал их огласке, выступал с протестами и заявлениями, оказывал помощь гонимым, независимо от их конфессиональной принадлежности. В 1979 году члены Христианского комитета были арестованы. Глеб Якунин получил 5 лет лагерей и 5 лет ссылки. Несколько подпольных религиозно-философских семинаров, кружков и журналов были уничтожены КГБ, а их участники и издатели – посажены в тюрьмы. Так, издававшая в Москве периодический самиздатский журнал «Надежда. Христианские чтения» (посвященный проблемам богословия и православной культуры) Зоя Крахмальникова в 1984 году была арестована и осуждена по обвинению в «антисоветской пропаганде». В апреле 1982 года в Москве и Подмосковье были арестованы и осуждены 6 человек за участие в размножении и продаже религиозной литературы (у них были конфискованы 600 Евангелий, отпечатанных на множительной машине).
Однако среди прихожан РПЦ господствовали конформизм и пассивность. По словам Людмилы Алексеевой: «Среди новообращенных распространена позиция «комфортабельного христианства», которая полностью укладывается в заботу о личном спасении и отгораживается от «погрязшего во зле и грехах» мира, абстрагируясь от христианской идеи ответственности за мир. Это стало вошедшей в моду формой конформизма к советской действительности. Крещение, посещение церкви, занятия в религиозном кружке создают иллюзию свободы от государственного диктата «во внерабочее время», а в служебное время такие люди со «смирением», «бесстрастно» отдают дань «Кесарю», никак не выделяясь среди советских служащих, даже если эта «дань» состоит в преподавании марксизма или написании официальных философских трудов».
Социальный состав верующих к началу 1980-ых годов был весьма различным: основную часть верующих (до 80%) по-прежнему составляли пожилые женщины, однако появилось и небольшое количество молодежи, недовольной обанкротившейся официальной идеологией.
Во время недолгого правления Ю.В.Андропова (в 1982-1983 годах) резко усилились гонения на всех инакомыслящих, в том числе и на верующих. Число заключенных, осужденных в это время в СССР за веру, превысило 400 человек. Одновременно Андропов приказал вернуть РПЦ Свято-Даниловский монастырь и дозволил увеличить численность учащихся в духовных учебных заведениях. Тоталитарный режим, агонизируя, пытался лавировать в поисках новой опоры в обществе и новой идеологии.
Радикальный поворот в отношениях между Церковью и официальными кругами СССР наметился в 1988 году. В это время начинается горбачевская «перестройка», происходит общая либерализация советского режима, смягчение государственного гнета над обществом. В прессе появляются положительные отзывы о религии, освобождают узников совести из тюрем и лагерей, начинается возвращение РПЦ монастырей и храмов. В 1988 году К.М.Харчев, глава Совета по делам религий, выступая перед партийной аудиторией, заявил, что необходимо сделать так, чтобы верующие верили одновременно «и в Бога и в коммунизм… И тут перед нами встает задача: воспитание нового типа священника; подбор и постановка священников – дело партии». (Понятно, что в результате такого «партийного воспитания» формировались беспринципные, ни во что не верящие священники).
Однако с закатом эпохи КПСС и крахом советской Империи в конце 1980-ых годов РПЦ сначала обретает независимость от государства, а затем и получает полуофициальный статус «доминирующей» в стране религии. В июне 1988 года с огромным размахом было отмечено Тысячелетие Крещения Руси. Поместный Собор РПЦ в июне 1988 года канонизировал князя Дмитрия Донского, Андрея Рублева, Максима Грека, старца Амвросия Оптинского и других и принял новый Устав РПЦ, возвращаясь к решениям Поместного Собора 1917-1918 годов. Он расширил права церковных Соборов и приходов и свел роль патриарха к функции обычного председателя Синода и Собора. В апреле 1989 года М.С.Горбачев принял патриарха и заявил, что верующие являются советскими гражданами и имеют полное право свободно исповедовать свою веру. В 1990 году после смерти патриарха Пимена, был избран новым патриархом Алексий II (Ридигер). 1 октября 1990 года Верховный Совет СССР принял закон «О свободе совести и религиозных организаций». Церкви возвращался статус юридического лица, было разрешено вести благотворительную и просветительную деятельность, устраивать похоронные процессии, создавать фонды.
В Советском Союзе (а потом в РФ) начали выходить из подполья «катакомбные» христиане и униаты, стали появляться десятки приходов РПЦЗ (потребовавшей на своем Соборе от РПЦ покаяться за сотрудничество с безбожной властью и предательство духовенства). Чрезвычайно успешной оказалась в России проповедь протестантов: если в 1990 году в СССР было зарегистрировано лишь 900 протестантских общин, то к 2001 году только в РФ их насчитывалось уже 4 509: благодаря их социальной и культурной активности и притока к ним значительной части русской интеллигенции.
В 1989 году впервые в истории СССР ряд церковных деятелей стали депутатами Верховного Совета СССР. (Впрочем, вскоре иерархи РПЦ запретили священникам подобную практику.) Церкви были возвращены Киево-Печерский монастырь и Оптина Пустынь. В 1990 году был упразднен одиозный Совет по делам религий и культов. Священникам вновь разрешили руководить жизнью приходов. Число зарегистрированных приходов РПЦ выросло с 3 500 в 1990 году до 11 000 в 2001 году.
Годы «перестройки» не только привели к «реабилитации» религии в общественном сознании и породили огромный всплеск интереса общества к православию (а также к католицизму, протестантизму, буддизму и индуизму), но и породили множество новых проблем. Оказалось, что РПЦ совершенно не готова к обновлению и не желает его, богословская мысль и религиозная культура находятся в глубоком упадке, а всеобщая «мода на православие» не подкрепляется реальной христианской верой. Так, в апреле 2003 года был проведен опрос в 44 регионах России: 59% опрошенных заявили, что являются православными. Однако только 85% из этих «православных» считают Пасху важным событием, лишь 16% заявили, что намерены пойти на Пасху в церковь, и всего 9% заявили, что соблюдают Великий Пост. Хотя половина россиян именуют себя православным, но лишь 2-3% регулярно посещают храмы, исполняют обряды и читают религиозную литературу (являясь «воцерковленными верующими», на языке РПЦ). Для верующего христианина посещение службы в храме в пасхальную ночь строго обязательно. Между тем в десятимиллионной Москве в Пасху 2003 года в церкви пришли 63 тысячи человек (то есть 0,5 % населения). Для подавляющего большинства православие – лишь некая национальная экзотика и символ Имперского Государства. По словам исследователя Николая Митрохина, в 1990-ые годы «было необходимо не просто воссоздавать традиции религиозной культуры (задача возможная, если бы живущим людям они были известны из практического опыта детства и юности), но фактически заново вводить их, не лечить обожженное и больное дерево, но прививать новую ветку к пеньку». За годы «перестройки» и «постперестройки» обнаружилось, что традиционная религиозная христианская культура почти полностью утрачена за годы советской власти. Слепая и некритическая вера населения СССР в «Запад» (в рынок и демократию), характерная для 1988-1991 годов, сменилась в 1990-ые годы столь же слепой и малообоснованной «верой в РПЦ» (которая духовно возродится, спасет, решит все проблемы людей). Между тем, весьма преуспев в деле открытия новых (старых) церквей, захвата ряда важных экономических монополий и привилегий и активного сращивания с государством, РПЦ в эти годы проявила отсутствие способности к реагированию на вызовы современности, к диалогу с другими конфессиями на равных (а не в качестве привилегированной церкви), к проповеди своей веры и ее встраиванию в культурное пространство.
К 2003 году в РПЦ насчитывалось 154 архиерея, 637 монастырей (312 мужских и 325 женских), около 13 тысяч священников и диаконов, 5 духовных академий, 33 семинарии, 44 духовных училища, Богословский институт, два православных университета, 3 женских духовных училища. Однако в среде немногих «воцерковленных» православных (составляющих 2-3% населения) преобладает «обрядоверие», консерватизм, сильные элементы бытового язычества (в частности, национализм), агрессивное противостояние всему остальному миру, как «враждебному окружению», изоляционизм, стремление опереться на государственную поддержку, а не на собственный свободный почин. Большинство деятелей РПЦ традиционно демонстрируют готовность обменять независимость и самостоятельность Церкви (и возможность критики с ее стороны тех или иных действий властей) на государственное покровительство и финансовую поддержку. Упущенные в 1917-1918 годах возможности обновления церковной жизни остаются невостребованными. При этом более чем скромные успехи были достигнуты в деле налаживания церковью социальной филантропии и богословия – основной акцент делается на захват административных и экономических позиций. Главная энергия иерархов РПЦ была направлена в эти годы на вопросы конкуренции с другими конфессиями (например, недопущение приезда в Россию папы римского), выбивание себе исключительных привилегий у государства. Церковь очень нечасто высказывала и формулировала собственную позицию по значимым общественным вопросам, почти не оппонировала правящему режиму, а во всем поддакивала ему, ожидая с его стороны ответных льгот. В духе древнего византинизма («цезарепапизма») Церковь откровенно стремится по-прежнему служить государству, ожидая в ответ с его стороны покровительства и субсидирования. РПЦ сегодня упрямо настаивает на отождествлении веры (православный), этничности (русский) и политического статуса (российский гражданин), что мало соответствует не только вселенскому духу христианства, но и, прежде всего, реальной ситуации светского секулярного общества и многоконфессионального государства, отделенного от Церкви и декларирующего обеспечение свободы совести, что приводит РПЦ к изоляции и «борьбе с чужаками». Под давлением иерархов РПЦ в 1997 году был принят закон «О свободе совести», явно дискриминирующий и ущемляющий в правах миссионерскую деятельность других религиозных организаций.
За полтора десятилетия, прошедшие с момента обретения Русской Православной Церковью независимости от государства, РПЦ сумела втрое увеличить число приходов, вернула себе множество храмов и монастырей (которые, впрочем, в значительной степени пустуют из-за нехватки священников и прихожан), развернула активную экономическую и издательскую деятельность, проникла в вооруженные силы и органы милиции, сделала шаги к воссоединению с РПЦЗ. Сейчас Церковь имеет треть от числа дореволюционных общин и половину от числа дореволюционных монастырей. Однако реальное влияние Церкви в современной России невелико. Традиции богословия, религиозной философии, миссионерства, старчества, филантропии были надолго прерваны и едва ли возрождаются, а широкая «мода» на религию сочетается с поголовным религиозным невежеством. Многие миряне и рядовые представители духовенства критикуют епископат РПЦ за полвека сотрудничества с атеистическим режимом и его спецслужбами. Резко обострились конфликты православных с вышедшими из подполья униатами на Украине, силой возвращающими отнятые у них некогда храмы. В 1997 году страну потряс скандал с беспошлинным ввозом Церковью табака и алкоголя, на чем получались баснословные прибыли. Попытки иерархов РПЦ позиционировать себя в качестве «главной государственной религии», их горячее стремление удушить «конкурентов» из других конфессий и монополизировать все права на «духовность» на территории России, ввести в государственных школах обязательное преподавание «Закона Божьего» под видом «Основ православной культуры», вызывают нарастающие протесты со стороны значительной части общества, усматривающей в этом проявления реакционности, деспотизма, национализма, ксенофобии и вопиющее нарушение принципа свободы совести.
Хотя «мода на православие» все еще довольно сильна в обществе, однако в существование живого личного Бога, по опросам 1999 года, в России верят 18% человек, в загробную жизнь – 24%, в воскресение мертвых – 10%. Эти цифры безапелляционно говорят о том, что, вопреки заверениям лидеров РПЦ о сугубой «православности» русского народа, сегодня верующие составляют небольшое меньшинство, своеобразную конфессиональную субкультуру в российском обществе. По словам современного религиоведа Сергея Филатова: «Формально декларируемая все растущая приверженность православию почти не сопровождается ростом реальной религиозности. Православие (не как идеологическая декларация, а как реальная вера) для громадного большинства граждан России – новая вера, наложившаяся на существовавшую в 80-ые годы «нетрадиционную религиозность», оккультизм, астрологию, фрагменты восточных верований, контактерство, веру в переселение душ, всякого рода целительство и паранормальные явления. Возвращение к православию есть в первую очередь результат естественной и стихийной реставрационной эволюции массового сознания… Поэтому совершенно не случайно, что на вопрос: «Что такое в вашем понимании религия?» люди отвечают: «культура», «верность национальным традициям». И лишь один из десяти: «личное спасение», «отношения человека с Богом»… Надо сказать, что и сама РПЦ… способствует по существу нерелигиозному восприятию религии», отождествляя ее с патриотизмом, национальным единством или этническим происхождением. Поэтому, делает вывод Сергей Филатов: «Неудивительно, что число практикующих верующих не растет, как и вера в основные догматы православия. Мало того, опросы показывают, что среди «верующих» и «православных» растет вера в переселение душ, астрологию и экстрасенсорику». Таким образом, по крайней мере преждевременно говорить о действительном «религиозном возрождении» в современной, постсоветской России.
Оформление: кадры из фильма «Андрей Рублёв» («Страсти по Андрею»). 1966. СССР. Реж. А. Тарковский.
590 total views, 2 views today