Толстовцы и этика поведения в тюрьме: Опыт «святого неподчинения» и другие эксперименты с ненасилием толстовца Сережи Попова

Настоящая статья имеет своей целью обратить внимание на этику сопротивления, которая формировалась в первой трети XX в. в религиозно-общественной среде. Она написана на материалах биографии толстовца Сергея Попова (1887–1932), с юных лет хорошо известного современникам благодаря работам А.С. Пругавина и вниманию прессы к этой оригинальной личности. Его поведение – частный, максимально радикальный случай этики сопротивления толстовцев-пацифистов, которые сидели в тюрьмах при всех режимах и с начала зарождения своего движения задумывались о том, как на практике должно осуществляться ненасильственное сопротивление в случаях недобровольного общения с представителями властей.

В наше время одним из самых актуальных вопросов для российского историка, как, впрочем, и для любого гражданина России, является вопрос о том, как вести себя в случае задержания или ареста, на допросе, в ходе судебного процесса и, наконец, в тюрьме. Российское освободительное движение породило большой массив своего рода протестной, политической advice literature на эту тему, также данная проблема хорошо освещена в мемуарном творчестве его участников. Большой вклад в изучение этого сюжета внес наш коллега и товарищ по борьбе Константин Морозов, который впервые поставил вопрос об этике и тактике сопротивления социалистов-революционеров в тюрьме и рассмотрeл его на широком круге исторических источников^[1]Морозов К.Н. Судебный процесс социалистов-революционеров и тюремное противостояние (1922—1926): этика и тактика … Continue reading.

Настоящая статья имеет своей целью обратить внимание на этику сопротивления, которая формировалась в первой трети XX в. в совсем другой по духу, религиозно-общественной, среде. Она написана на материалах биографии толстовца Сергея Попова (1887–1932)^[2]Данная статья является более подробным анализом сюжета, который уже однажды упоминался мной в докладе на … Continue reading, с юных лет хорошо известного современникам благодаря работам А.С. Пругавина и вниманию прессы к этой оригинальной личности. В тюрьму Сергей попал за составление антивоенного воззвания в 1914 г. вместе с другими толстовцами – авторами и подписантами антивоенных воззваний. Его поведение – частный, максимально радикальный случай этики сопротивления толстовцев-пацифистов, которые сидели в тюрьмах при всех режимах и с начала зарождения своего движения задумывались о том, как на практике должно осуществляться ненасильственное сопротивление в случаях недобровольного общения с представителями властей.

Особенности «толстовского» нонконформизма

В основе толстовской этики ненасильственного протеста лежал ряд принципов, производных от их религиозных ценностей и общественных представлений. С одной стороны, толстовцы, подобно самому Льву Толстому, были обличителями царизма и государственной власти вообще. С другой, они были сознательными приверженцами идей ненасилия и верили во всеобщее братство людей.

Толстовцы использовали народные практики отказов от сотрудничества с государством, очень похожие на те, которые были распространены в среде религиозных диссидентов. Они отказывались являться на вызов в полицию, давать показания, отвечать на вопросы, которые им не нравились, содействовать следствию, подписывать протоколы, добровольно следовать в тюрьму, участвовать в принудительных процедурах и работах. В условиях постоянных преследований эти практики превратились в определенную модель поведения, которая в 1910-е годы уже ассоциировалась именно с толстовцами, а позднее распространилась не только в России, но и в других странах.

Оказывая «пассивное» сопротивление, толстовцы старались вести себя вежливо, спокойно и доброжелательно. Отличительный признак толстовского движения –установка не на конфронтацию, а на диалог, дискуссию с властями. Его участники считали, что при задержаниях, следственных действиях, в тюрьме и в других ситуациях общения с представителями властей (как и с любыми другими оппонентами) к ним необходимо относиться по-человечески, помнить о том, что они такие же дети Божии, как и все люди, что у них есть живая душа, в которой нужно стараться пробудить сострадание и другие ее лучшие качества^[3]Чертков В.Г. О революции. Насильственная революция или христианское освобождение? / Предисл. Л.Н. Толстого. … Continue reading. Этот принцип был предметом постоянной критики со стороны политических оппонентов толстовцев, сторонников насильственной революции.

Нонконформизм и ненасилие в биографии Сергея Попова

Сережа Попов (именно так – Сережей – называли его все, кто был знаком с ним лично) был одним из самых известных приверженцев «толстовского» метода «пассивного» сопротивления^[4]Панкратов А.С. Ищущие бога: Очерки современных религиозных исканий и настроений: В 2 кн. М.: Левенсон, 1911; … Continue reading. Добродушный, ласковый в обращении со всеми без исключения людьми, он отличался оригинальным внешним видом и необычным поведением. По описанию В.Ф. Булгакова, лично знакомого с Поповым, он был «невысокого роста, с светлой, свалявшейся бородой, с румяными, как яблочки, щеками и с кроткими голубыми глазами» и производил впечатление нищего, бродяги^[5]Булгаков В.Ф. «Опомнитесь, люди-братья!» История воззвания единомышленников Л.Н. Толстого против Мировой … Continue reading (и хиппи – добавлю я под впечатлением одной из его фотографий, опубликованной в сборнике «Воспоминания крестьян-толстовцев»). Сережа был одет «в какое-то отребье самого последнего разбора: на нем была длинная, грубая, очевидно – самодельная, вязаная в редкую клетку из конопли рубаха, поверх нее — нечто вроде короткого пиджака, кое-как смастеренного из полосатого деревенского бело-розового половичка, на ногах – лапти, а на голове – остроконечный шлычек, в роде монашеского, только белый, сшитый из небольшого куска парусины… Из-под шлычка опускаются почти до самых плеч длинные, белокурые спутанные волосы. За плечами – котомка, в руках – посошок… Чисто русский тип: юродивого или монашка, странствующего от города к городу; от монастыря к монастырю»^[6]Там же. С. 97..

Как вспоминал М.И. Горбунов-Посадов, Сережа доходил в реализации «толстовской веры» до крайности: носил предельно упрощенную одежду, обходясь без кожаной обуви, не употреблял в пищу молока и яиц, поражал окружающих своими выходками, например, вытащив из-за пазухи крысу, ласкал ее и говорил: “Это брат-крыса”»^[7]Горбунов-Посадов М.И. Воспоминания. М., 1995. Ч. 1. С. 164.. «Таких людей обыкновенно называют “странными”, – писал о Сереже А.С. Панкратов, – или прямо “чудаками”. Они, действительно, “не от мира сего”»^[8]Панкратов А.С. Указ. соч. С. 41.. Похоже, его любили и уважали почти все, кто был с ним знаком, и прежде всего за то, что теория и практика у него не расходились друг с другом^[9]РГАЛИ. Ф. 2226. Оп. 1. Ед. Хр. 106. Л. 28-29..

Сережа родился в 1887 г., в Петербурге, в семье чиновника. Отец его умер, когда Сергею было два года. Пятеро детей остались на руках у матери, которая, по слухам, происходила из аристократических кругов, тем не менее после смерти мужа пошла на службу и сумела дать детям хорошее образование^[10]ОР РНБ. Ф. 352. Д. 1535. Книжник И.С. Попов Серг. Мих. Записки о родословной, его семье, о нем самом. 1913. Л. 1.. В отличие от своих братьев и сестер, Сережа интересовался не учебой, а различными религиозными и общественными идеями. Во время учебы в гимназии он последовательно прошел через следующие увлечения: сначала мечтал стать монахом, затем, прочитав «Утопию» Т. Мора^[11]Булгаков В.Ф. Указ. соч. С. 102., увлекся революционными идеями и задумал бросить гимназию, чтобы идти в народ и в роли сельского учителя распространять революционные идеи^[12]Пругавин А.С. О Льве Толстом и толстовцах: Очерки, воспоминания, материалы. М.: Изд. автора, 1911. С. 228-229.. Знакомство с работой Толстого «В чем моя вера» изменило и эти планы: Сережа испытал духовный переворот и решил начать новую жизнь, согласную с учением Христа.

Он выбросил паспорт, отказался от денег и отправился странствовать, останавливаясь в интеллигетных земледельческих общинах, у толстовец-одиночек и крестьян – учиться крестьянскому труду. Он старался относиться к людям мягко, без злобы, как к братьям, не брезговал никакой самой грубой и неприятной работой и «трудился настолько добросовестно, что первое время, от непривычки и от чрезмерного напряжения, с ним случались даже обмороки»^[13]Булгаков В.Ф. Указ. соч. С. 103.. Постепенно он научился хорошо работать, особенно искусно у него получалось рыть колодцы – он считал, что делает хорошее дело, помогая мужикам добывать воду. Платы за работу он почти никогда не брал, работал за кров, еду и одежду^[14] Пругавин А.С. О Льве Толстом и толстовцах: Очерки, воспоминания, материалы. М.: Изд. автора, 1911. С. 230-231.. Потребности свои свел к минимуму, считая, что «богат не тот, у кого много, а тот, кому ничего не надо»^[15]Там же. С. 232.. Он мог жить в шалаше или землянке, спать на соломе. Поработав в одном месте, Сережа шел дальше, стараясь как можно больше общаться с людьми. Странствуя, он обращался с проповедью любви к ближнему и Богу ко всем, даже полицейским.

Голос своей совести Сережа, как и прочие «толстовцы», считал голосом Бога. «В человеке есть вечное, разумное, любящее, – то, что называется у нас совестью. Голос совести – голос Бога. Только этим духовным началом человек и должен жить»^[16]Панкратов А.С. Указ. соч. С. 41-42., – повторял он за Толстым. Все люди – братья, весь мир – дом Божий, любви и жалости достойны не только люди, но и все живые сушества, – считал Сережа. Он перестал есть мясо, рыбу, молоко, яйца и даже мед, не носил кожаной одежды и обуви, отказался от использования лошадей в хозяйстве^[17]Булгаков В.Ф. Указ. соч. С. 103.. В дополнение к идеям Толстого Сережа создал свою собственную философию тела. Он считал, что тело – «слепое», о нем не нужно заботиться и думать вообще, его «нужно отдавать на все ужасы жизни – на голод, холод, насилия, притеснения, и равнодушно взирать, как это тело истязуют слепые люди»^[18]Панкратов А.С. Указ. соч. С. 42.. Тело можно уничтожить, а разумную волю человека – нет, «я – это мое мышление… никто не может меня заставить мыслить и делать так, как хочет он»^[19]НИОР РГБ. Ф. 345. Карт. 52. Ед. хр. 6. Л. 13..

Сергей имел привычку подробно описывать свои странствия, задержания, беседы с разными лицами о религиозных и этических вопросах в письмах к друзьям. Его друзья переписывали эти письма и распространяли их среди единомышленников. Часть этих писем была опубликована Пругавиным^[20]Попов С. Письма толстовца Сережи Попова // Пругавин А.С. Указ. соч. С. 253-288., в обширных толстовских архивах также хранятся письма Сережи как дореволюционного, так советского времени. Один из самых частых и интересных сюжетов писем Сергея – описание его встреч с представителями властей, которые чаще всего заканчивались задержанием и привлечением к ответственности за бродяжничество и укрытие родства. Сережа старался во всех людях, независимо от их служебного положения, «видеть братьев», общаться и обращаться с ними в духе толстовского учения: «никакого предубеждения против городовых, околоточных, приставов других полицейских чинов у него нет»^[21]Пругавин А.С. Указ. соч. С. 231..

В ответ на просьбу предъявить паспорт, назвать свое имя, социальное происхождение или место жительства, Сережа обычно отвечал: «нам не надо паспорта, мы в доме отца, весь мир дом Божий, все люди братья»; «какие губернии? Какие паспорты? Все это мираж, самообман, призрак. Ничего этого не надо и ничего этого нет. Есть только дом Божий, все люди братья, дети Божии»^[22]Пругавин А.С. Неприемлющие мира. Очерки религиозных исканий. Анархическое течение в русском сектантстве. … Continue reading, «для Бога не надо паспорта, для Бога надо любить друг друга», «я сознаю своим “я” единую нашу общую душу, а она всем известна. И не нуждается в названии»^[23]НИОР РГБ. Ф. 345. Карт. 52. Ед. хр. 6. Л. 6-7..

Сережа тщательно фиксировал, как к нему относились полицейские, какое воздействие на них имели его слова. Cначала они воспринимали его как фанатика, сумасшедшего, юродивого, но постепенно, по рассказам Сережи, они начинали прислушиваться к его словам, приглашали пить чай, вели долгие беседы, начинали жалеть, старались помочь, хоть как-то смягчить его участь, звали ночевать к себе домой, кормили, предлагали деньги «на хлеб»^[24]НИОР РГБ. Ф. 345. Карт. 52. Ед. хр. 6. Л. 8; Булгаков В.Ф. «Опомнитесь, люди-братья! : история воззвания … Continue reading. Он радовался таким изменениям и, как и другие толстовцы, был уверен, что души представителей властей отзываются на доброе, человечное отношение к ним^[25] Пругавин А.С. О Льве Толстом и толстовцах: Очерки, воспоминания, материалы. М.: Изд. автора, 1911. С. 249..

Сережины взгляды получили широкую известность благодаря слухам, публикациям о нем и обширной переписке толстовцев и прочих богоисктаелей. Полицейские чины, уже знавшие особенности его этики, научились использовать их в свою пользу, побуждая Сережу подписывать протоколы и выполнять некоторые другие предписания властей в знак любви к «ближним», в данном случае, им самим, полицейским: «одно прошу вас: ведь Христос любил всех и говорил: “братья, любите друг друга”, так вот я вас прошу, если у вас есть любовь к ближнему, подпишите эту бумагу, проявите любовь». И Сережа подписывал: «Сын Божий, по телесной оболочке называемый людьми С. Попов». В документе было написано: «Обвиняемый, следуя высшим Божественным законам, идущим вразрез с законами человеческими, не может иметь паспорта и определенного местожительства»^[26] Пругавин А.С. О Льве Толстом и толстовцах: Очерки, воспоминания, материалы. М.: Изд. автора, 1911. С. 249..

В этот период Сергей считал, что против насилия нельзя протестовать никакими способами, потому что оно направлено против тела, а не против духа. Даже когда его избивали, он старался простить своего обидчика и подставить ему другую щеку в буквальном смысле. Однажды Сергей и его друг Лев оказались запертыми в душной, вонючей арестантской. Лев пытался стучать в дверь, звать на помощь «людей-братьев», в то время как Сережа даже такие действия считал нежелательным «протестом». Он говорил, что они сами виноваты, что попали в карцер, «это наука, в другой раз не пойдем и если им надо будет, они сами внесут наши тела, куда им угодно. А дух свободен везде и не зависит от формы»^[27]Панкратов, С. 43.. «По его мнению, – писал Панкратов, – очевидно, нужно было молча и беспрекословно сидеть в темном и вонючем карцере до тех пор, пока не вспомнили бы о них. Даже перспектива задохнуться в этой грязной клоаке не могла служить поводом и основанием для протеста»^[28]Панкратов А.С. Указ. соч. С. 44.. Также в эти годы Сережа не был сторонником голодовок^[29]Пругавин А.С. Неприемлющие мира. Очерки религиозных исканий. Анархическое течение в русском сектантстве. … Continue reading.

Толстовец М.С. Дудченко отправил письмо редактору «Русского слова» с описанием ареста Попова и его пребывания в Клинской тюрьме, куда тот попал по обвинению в бродяжничестве в 1910 г.^[30]Панкратов А.С. Указ. соч. С. 45-46. Дудченко указывал на поведение Сережи как на пример истинно христианского поведения. С его точки зрения, опыт Сережи показателен еще и потому, что тот много лет живет без паспорта, его постоянно задерживают, но быстро отпускают, серьезного наказания он еще не получил. Дудченко объясняет это тем, что «в жизни человеческого общества, помимо животной стороны, помимо борьбы за существование, есть другая сторона, покоящаяся на требованиях сердца человеческого, сторона взаимности, оберегающая и поддерживающая все наши добрые стремления… Поэтому “брат Сергей”, даже среди людей, занятых выподнением закона Моисеева “око за око, зуб за зуб”, даже в тюрьмах встречает нередко таких, которые, вопреки своим служебным обязанностям, выполняют свои обязанности пред Богом»^[31]Там же. С. 48..

Толстовцам, как и многим другим богоискателям, очень хотелось верить в то, что ненасильственное сопротивление пробуждает лучшее в тех, кому оно адресовано, по крайней мере на уровне низших полицейских чинов. Или хотя бы обезоруживает противную сторону, которая не может не видеть моральной его правоты. Панкратов утверждал, что у Сережи появились подражатели, причем когда они попадали к тем же полицейским, у которых уже побывал Попов, и начинали на вопрос о паспорте отвечать подобно Сереже – «мир есть дом Божий», «все люди-братья», следовал категорический приказ немедленно отпустить арестованного – «возни с ним не обрешься, а в итоге все равно ничего не получится»^[32]Панкратов А.С. Указ. соч. С. 57..

Протест толстовцев против Первой мировой войны

В 1914 году Попов среди прочих толстовцев был арестован за составление антивоенного воззвания. В первые месяцы войны было написано пять воззваний «толстовцев»: необыкновенно чувствительные к оттенкам формы и содержания, они не могли составить единого текста, и, даже подписав тот или иной вариант, часто заявляли свое особое мнение по какому-то частному вопросу. История толстовских антивоенных возваний и суда описана в книге Булгакова и статье М.А. и Е.Б. Рашковских^[33]Рашковская М.А., Рашковский Е.Б. «Милые братья и сестры!»: (Страницы истории толстовского движения 1914-1917) // … Continue reading. Во втором, неопубликованном томе книги Булгакова подробно расскзывается о положении и поведении толстовцев в тюрьме^[34]РГАЛИ. Ф. 2226. Карт. 1. Д. 106. Толстовцы в 1914–1916 гг. «Опомнитесь, люди-братья!» Исследование. Ч. 3.. Сережин случай отличался наибольшей принципиальностью, бескомпромиссностью и радикализмом.

Лето 1914 года Попов проводил на хуторе С.М. Соломахина близ деревни Хмелевое Тульского уезда, жил в землянке, ходил на работу к крестьянам. С начала войны он вел антивоенные разговоры с крестьянами и искал способ публично заявить о своем отношении к войне^[35]Булгаков В.Ф. «Опомнитесь, люди-братья!» С. 106.. 23 октября 1914 г. Сережа продиктовал воззвание «Милые братья и сестры!» В.Ф. Булгакову, отпечатавшему его на «ремингтоне»^[36]Рашковская М.А., Рашковский Е.Б. Указ. соч. С. 154-168.. Текст, помимо самого Попова, подписали его близкие товарищи – Василий Беспалов и Лев Пульнер, В.В. Чертков отредактировал его. По совету С.М. Белинького, в воззвание добавили указание адреса его автора. Толстовцы всегда считали, что в общественных делах лучше всего действовать открыто, не скрываясь от ответственности, пусть даже наказание будет несправедливым^[37]По воспоминаниям Булгакова, позднее один из следователей по делу толстовцев, товарищ прокурора тульского … Continue reading.

Мы перепечатываем здесь текст воззвания в связи с тем, что антивоенная тема в настоящее время является не менее актуальной, чем тема сопротивления в тюрьме.

Милые братья и сестры!

Наш общий дух, дух Божий, побуждает нас обратиться к вам. Опомнитесь, одумайтесь, проснитесь от ужасной греховной жизни, от ужасной ложной веры в то, что насилие и убийство дозволено, что оно может быть даже благодетельно. Проснитесь от ужасного военного кошмара! Все люди мира — братья и сестры, проявление той Высшей Силы, которая дает жизнь всему, без нее ничего бы не было. Дух Божий один и тот же во всех людях. Откажитесь от войны, пожалейте, не убивайте друг друга! Те, кого вы называете врагами, — дети того же Бога-Отца, — ваши божественные братья. Настоящий враг наш — в нас самих, это грехи, соблазны и суеверия; ложная вера в то, что насилие и убийство дозволено Богом. [Это грубый обман. Бог есть любовь. Весь мир — наше отечество]^[38]Вставка приводится по публикации Рашковских, в которой текст приводится по жандармской копии, хранящейся в … Continue reading. Бог-Дух — наш истинный Отец. Не делитесь на своих и чужих. Все люди родные, во всех единая светлая радость. Дух Божий — любовь. Опомнитесь же, милые братья и сестры, откажитесь от ужасного закона насилия, закона войны. Поверьте и живите истинным законом души вашей, законом Бога — любовью. Любите друг друга. Одна душа во всех»^[39]Булгаков В.Ф. «Опомнитесь, люди-братья!» С. 108-109..

Воззвание размножили в количестве 19 экземпляров, и 24 октября Сергей Попов развесил 17 из них в Туле на домах и заборах. На следующий день он был задержан бдительными рабочими и заведующим при попытке расклейки воззвания у ворот железопрокатного завода под Тулой. По пути в участок Попов отвечал на вопросы о мотивах составления воззвания, что позднее следствие сочло за антивоенную пропаганду^[40]Там же. С. 131.. Очень скоро были задержаны и другие толстовцы, подписавшие антивоенные воззвания. Арестованного Попова отвели в одиночную камеру 8-го Политического отделения Тульской тюрьмы. В той же тюрьме находились толстовцы В.Ф. Булгаков, Л. Пульнер, В. Беспалов, М. Хорош, Д.П. Маковицкий и М. П. Новиков.

«Святое неподчинение»: радикальный эксперимент Сережи Попова

У Сережи сложилась целая теория «святого неподчинения», которая заключалась в том, чтобы даже пассивным подчинением не облегчать насильникам совершения их дела. Тело совсем не должно подчиняться насильственным распоряжениям, оно должно слушать только внутренний голос человека. Таким образом, думал Сергей, насильникам придется самим носить неподчиняющее тело, и это, по его расчетам, должно отрезвить их, на практике показать им весь ужас их греха и заставить опомниться^[41]РГАЛИ. Ф. 2226. Оп. 1. Д. 106. Л. 28-44.. Чем эта теория обернулась на практике, описали В.Ф. Булгаков и М.Н. Новиков, которые воочию наблюдали поведение Сережи.

По воспоминаниям Булгакова, каждый вечер во время поверки, коридор оглашался громким хохотом младшего тюремного персонала. Они подолгу задерживались около камеры Попова, вступали с ним в разговоры и потом издевались над его ответами^[42]РГАЛИ. Ф. 2226. Оп. 1. Д. 106. Л. 15.. Новиков, арестованный позже Сережи, вспоминал, что по дороге в тюрьму жандармы охотно рассказали ему о чудачествах «брата Сергея»: «Тот совсем блаженный, на того и злобы не поимеешь: милые братья да милые братья… Сел вот на этих ступеньках, – указали они на маленький портик около одного дома, – и не идет дальше. “Мне, говорит, и некуда и незачем дальше идти, я буду тут сидеть до вечера”. Каков брат, вот и поговори поди с ним. В такое нас затруднение поставил, хоть волоки его волоком… Уж мы его упрашивали, упрашивали, я он уперся и ни с места»^[43]Новиков М.П. Указ. соч. С. 253.. Новикову показалось, что жандармы чувствовали угрызение совести в связи с тем, что им приходится охранять безобидного Сережу. Как это было принято у толстовцев, он использовал разговор о Сереже для того, чтобы заняться агитацией в духе христианского анархизма, разбудить в жандармах христианскую совесть и чувство сострадания к ближнему.

С первых же шагов поведение нового арестанта поставило в тупик тюремное начальство. При входе поверки в камеру Попов отказывался вставать, обращался не только к надзирателям, но и к помощникам начальника, и к самому начальнику на «ты», причем не только не проявлял никакого буйства или озлобления, а, наоборот, оставался совершенно спокойным, тихим, кротким. Он ничего не требовал, только упрекал, зачем его, «сына Божия», такие же «дети Божии» держат в тюрьме: «Это великий грех – держать сына Божия взаперти, лишать его свободы»^[44]РГАЛИ. Ф. 2226. Оп. 1. Д. 106. Л. 30..

Сначала на Сережу кричали, но крик не имел никакого воздействия на Сережу. Его пробовали поднимать, но он не держался на ногах, и при этом кротко указывал, что грех подвергать человека, сына Божия, насилию. Он вызывал любопытство: каждый вечер на «поверке» надзиратели с дежурным помощником надолго задерживалась около камеры Попова, чтобы задать ему вопросы о его вере. По воспоминаниям Булгакова, «Сережа коротко и разумно, хоть и необычно, отвечал. Конечно, не обходилось дело без плоских шуток и без циничных вопросов, но Попов не смеялся вместе со всеми над тем, что казалось так смешно»^[45]Там же. Л. 31.. Толстовцы, сидевшие в других камерах, прислушивались к отголоскам разговоров Сергея с тюремным начальством и к взрывам хохота, и «страдали душой» за своего друга и то унижение, которому его подвергали.

Подобное поведение поставило тюремный персонал в тупик, они не знали, что делать с таким заключенным. Однако постепенно младшие надзиратели стали проникаться сочувствием к Сереже. По мнению Булгакова, Сережа принес «настроение всеобщей любви» в тюрьму^[46]Там же. Л. 30.. Ему удалось завести своего рода дружбу с младшими надзирателями.

Однажды, при посещении тюрьмы помощником губернского тюремного инспектора, Сережа обратился к нему со следующими словами: «Вот, милый брат, ведь тюремное дело – это очень дурное, не божеское дело! Ведь вот нас держат здесь наши же братья-люди. И вот и ты, милый брат, участвуешь в этом деле насилия. Желаю всей душой, брат, оставить это дурное дело!»^[47]Там же. Л. 32. Вольное обращение Попова с высоким начальством показалось чем-то необыкновенным заключенным, о поступке Сережи стали ходить легенды, согласно которым, он, якобы, сказал «не помощнику инспектора, а уже инспектору: “Брось, брат, свою пакостную службу! Срежь свои светлые пуговицы!”»^[48]Там же. Л. 33. Когда чуть позже тюрьму посетил губернатор, слухи приукрасили и его разговор с Сережей. Булгакову приходилось слышать, будто Сережа взял губернатора за ордена и при этом произнес: «Что ты, брат, носишь эти побрякушки? Брось!..»^[49]Там же. Л. 36.

Сережа много раз раз попадал в карцер, который был «наивысшим и, действительно, лютым наказанием в тюрьме»: он лишал человека света, пищи, тепла и чистого воздуха. Все, кто в нем побывал, старались вести себя послушно, чтобы больше никогда туда не попасть. Когда по доносу провокатора тюремная администрация узнала о том, что Сережа из тюрьмы передал на волю еще одно воззвание, начальство решило поместить его на семь дней в один из карцеров женского отделения тюрьмы^[50]Там же. Л. 35..

По всей видимости, тюремная обстановка вообще и суровые условия карцера оказали сильное психологическое влияние на Сережу. По свидетельству Булгакова, «в его дальнейшем поведении не трудно было заметить признаки какой-то усталости или даже нервной раздражительности. Святой человек казалось, был разочарован, что люди его не понимают, не понимают столь простых доводов об истинной жизни и всеобщем братстве и продолжают мучить его заключением в тюрьме»^[51]Там же. Л. 37.. Все чаще Сережа стал отказываться выполнять вообще любые просьбы надзирателей, что означало для него отказ «участвовать в насилии, которое над ним производилось». Например, однажды в камеру Сережи вошел губернский тюремный инспектор, и когда Сережа, как обычно, отказался встать для привествия, по приказу инспектора его поволокли в карцер лежащим на спине, схватив за ноги^[52]Там же. Л. 39..

После очередных семи дней в карцере, вернувшись в камеру, Сережа стал проявлять свое непокорство в самой непримиримой форме. Теперь он уже не только отказывался вставать при входе «начальства» в камеру, но отказывался и входить в камеру, выйдя из нее. Однажды его принесли на руках с прогулки, причем надзиратели рассказали, что Сережа, гуляя по двору, вдруг шмыгнул в открытые тюремные ворота мимо привратника, вслед за уходившими в город на работу арестантами. Когда его остановили, он заявил, что обратно в камеру не пойдет, что его не могут держать в тюрьме, что это великий грех и т.д. Тогда его и принесли в камеру на руках, и с тех пор перестали уже выпускать на прогулку^[53]Там же. Л. 42..

Однако это не разрешило вопроса, потому что Сережа стал отказываться входить в камеру и после «оправки», оставясь в коридоре. Сережа отказывался перемещаться по тюрьме, его насильственно поднимали с койки и волоком тащили по полу, при этом голова его билась о пол, а из носа текла кровь. Такое поведение еще больше повысило раздражение тюремной администрации против Попова, причем это чувство начало проявляться и у младших надзирателей, которые прежде сочувствовали ему. «Надо было видеть, – вспоминает Булгаков, – как это простодушные люди подолгу, кротко и доброжелательно, увещевали Сережу отказаться от своего упорства, не портить самому себе и им и без того нерадотсной жизни в тюрьме, не огорчать друзей и не вынуждать их, надзирателей, участвовать в тех мерах наказания, какие предпринимало против него начальство»^[54]Там же. Л. 42-43..

Однако Сережа их не слушал, в разговорах он горячо защищал свою позицию. У него создалась целая теория «святого неподчинения», которая заключалась в том, чтобы даже пассивным подчинением не облегчать насильникам совершения их дела. Тело не должно, слепо повинуясь, ходить и двигаться в том направлении, куда и как приказывает насильник. Оно должно подчиняться только внутреннему голосу человека. Тем самым затруднялась задача насильников: им приходится, в случае неподчинения насилуемого, самим переносить с места на место его тело, то есть доводить до конца свое насилие. Сережа считал, что «доведенное до конца, откровенное, грубое, ничем не прикрытое насилие и должно отрезвить насильников, показать им на практике всю отвратительность и весь ужас их греха, заставить их опомниться»^[55]Там же. Л. 43..

Как вспоминал Новиков, в этот период Сережу насильно поднимали с койки и заставляли стоять, а когда он снова падал, его держали двое и понемногу «подколачивали»: «В другой раз стали тащить в карцер, он не идет, его волоком да не за руки, а за ноги, думали пожалеет голову, вскочит. Не тут-то было, вот какой упористый! Даже из носа кровь пошла, а ему хоть бы что, так волоком и в карцер втащили”». Социал-демократ Фролов посмеивался над Сережей: «Вот это люблю, вот это поддерживаю… ай да брат Сергей, он хотя и не марксист, а задирает до костей!»^[56]Новиков М.П. Указ. соч. С. 303.

Толстовцы спорили с Сережей на тему «святого неподчинения», усматривая в ней эгоизм и отсуствие любви к ближнему. Булгаков указывал Сереже на возможность другого, истинно христианского отношения к насильникам: добровольно подчиняться им в том, что не противоречит совести, кротко и безропотно переносить свою участь, не совершать поступков, противных совести, в притеснителях стараться видеть не «насильников», а людей, братьев, которые больше, чем кто-либо, нуждаются в любви. Не сразу, но Сергей отказался от своей теории, он понял, что с его стороны такое поведение тоже было насилием^[57]Там же. Л. 45.. В дальнейшем, на суде, Сережа уже не проявлял таких крайностей.

Следствие и процесс «толстовцев»

В конце июля 1915 г. дело толстовцев было передано на рассмотрение Московского военно-окружного суда под председательством генерал-майора С.С. Абрамовича-Барановского. Собранные предварительным следствием данные послужили основанием для привлечения толстовцев к дознанию в качестве обвиняемых по ст. 51 и 1 п. 1 ч. 129 ст. Уголовного Уложения. Их обвиняли в том, что, составив свои воззвания во время нахождения России в состоянии войны, они по предварительному сговору с помощью воззваний распространяли суждения, «возбуждающие к изменническому деянию» – неучастию населения в войне. Попова и Беспалова дополнительно обвиняли в том, что в тюрьме они занимались антивоенной пропагандой и передали на свободу для распространения вновь воспроизведенный текст воззвания «Милые братья и сестры». Попову также предъявлено было обвинение в том, что при задержании он «высказал конвоировавшим его нижним чинам суждения, возбуждающие к нарушению воинскими чинами обязанностей военной службы»^[58]Булгаков В.Ф. «Опомнитесь, люди-братья!» С. 224-225..

К защите были привлечены лучшие адвокаты во главе с Н.К. Муравьевым, общественность сочувствовала толстовцам. Слушания дела проходили в Кремле 21-30 марта 1916 г. По воспоминаниям Новикова, «суд этот в конце концов превратился в публичную проповедь христианского жизнепонимания и христианских идей, в противовес военному милитаризму и патриотизму, которые в то время насаждались властью в умах народа… Кто попадал в залу суда после 3-4 дней от его начала, тот уже не видел суда над какими-то обвиняемыми, наоборот, он удивленно слушал, как и сами обвиняемые и, главное, их свидетели обвиняют с точки зрения христианства и самый суд, и в его лице всю официальную Россию, навязавшую своему народу эту дикую и бессмысленную войну»^[59]Новиков М.П. Указ. соч. С. 311..

Приговор был объявлен 1 апреля 1916 г. Обвинявшиеся в составлении и подписании воззвания «Опомнитесь, люди-братья!» были оправданы, авторы воззвания «Милые братья и сестры!» были приговорены к двум месяцам тюремного заключения каждый. Попов, к которому во время процесса относились с особенным вниманием и гуманизмом, был приговорен к полутора годам заключения^[60]РГАЛИ. Ф. 41. Оп. 1. Д. 33. Бирюков П.И. Статьи Бирюкова Павла Ивановича «Процесс толстовцев в Москве», «Толстовцы … Continue reading. Как писал В.Ф. Булгаков, «припоминая теперь то, что произошло на нашем судебном процессе, я думаю, что, может быть, тут мы как раз и имеем один из тех исключительных случаев успешного влияния на толпу даже при самых неблагоприятных условиях»^[61]Булгаков В.Ф. «Опомнитесь, люди-братья!» С. 118..

После февральской революции генерал Абрамович-Барановский, бывший председателем суда на процессе толстовцев, стал сенатором. Когда после февральской революции в Москве возникла легальная организация толстовцев – Общество истинной свободы в память Л.Н. Толстого, Абрамович-Барановский выразил желание вступить в него. В написанном по этому поводу в октябре 1917 г. письме Булгакову он писал: «самое радостное в этом процессе было то, что чувствовался контакт душ всех присутствующих в зале заседания в их самой чистой и светлой точке. Я часто вспоминаю дни наших заседаний и людей, которых я там видел и слышал. Эти воспоминания всегда мне светят тихим, чистым и радостным светом»^[62]Ежегодник Общества Истинной Свободы в память Л. Н. Толстого за 1917—1918 год. М., 1918. С. 21..

Толстовские практики пассивного сопротивления в советское время

Дореволюционная «толстовская» традиция противостояния властям и апелляции к совести их представителей была продолжена в советское время. В конце 1920-х – начале 1930-х годов многие активные деятели толстовского движения были арестованы или подвергнуты разного рода репрессиям. В общении с представителями властей, на допросах и в судах, толстовцы вели себя смело, открыто заявляли о своих антигосударственных, христианско-анархических и радикально-пацифистских взглядах^[63]Мазурин Б.В. Рассказ и раздумья об истории одной толстовской коммуны «Жизнь и труд» // Воспоминания … Continue reading.

В советское время Сережа Попов стал духовным монистом – сторонником радикального течения последователей философа П.П. Николаева (1873–1928), которые отрицали реальность материальной жизни^[64]О духовных монистах см.: Прокопчук Ю.В. Мировоззрение Л.Н.Толстого и духовно-монистическая философия … Continue reading. М.И. Горбунов-Посадов вспоминал: «Надо было видеть, как изменился облик и характер когда-то мягкого Сережи Попова, о котором я писал ранее. Теперь это стал вполне светский человек, сурово относящийся к иноверцам»^[65]Горбунов-Посадов М.И. Указ. соч. Ч. 1. С. 164.. Приверженцы данного направления оставались последовательными и радикальными нонконформистами по отношению к режиму большевиков, при аресте и в тюрьме они использвали те же самые практики сопротивления, и в дореволюционный период.

Как и прежде, Сережа описывал свои столкновения с представителями властей в письмах к друзьям. Например, 16 марта 1923 г. он писал Николаеву: «На последней моей беседе, где присуствовали 2 детских колонии, а также взрослые, после окончания беседы подошли ко мне в присуствии всех, два представителя власти спросили: “Есть ли у вас разрешение на ведение бесед?” “Нет, – отвечал я, по моим убеждениям все люди братья, а потому я отрицаю всякую власть и не спрашиваю разрешения не ведение бесед”. “Дайте Ваши документы”, – говорят они […] “Вы арестованы, – говорят они и, вынув револьверы и размахивая ими, наставляют их на меня со словами: Приказываем Вам идти за нами”»^[66]Бранг П. Россия неизвестная: История культуры вегетарианских образов жизни от начала до наших дней. М., 2006. С. … Continue reading. Глубоко оппозиционные по отношению к режиму большевиков письма и статьи Попова в 1920-е годы печатались в подпольной печати духовных монистов. Умер он, однако, не в лагере, а от болезни, в 1932 году.

Первая большая группа толстовцев была арестована в 1928 году и отправлена на Соловки. На Соловках толстовцы были так поражены грубым до бесчеловечности обращением начальства с уголовными заключенными, что отказались от участия в принудительных работах. Ходатайствоваший об облегчении их участи В.Г. Чертков в своем письме И. Сталину попытался объяснить мотивы подобного поведения: «Религия их состоит в том, что каждому человеку надо следовать указаниям своей совести, не допуская над нею никакой посторонней власти. Они могут исполнять только те требования “начальства”, которые сами считают разумными. Поэтому многие требования, которые в обычном порядке беспрекословно исполняются остальными заключенными, они исполнять не могут. При том веления совести у различных людей этой религии различны»^[67]НИОР РГБ. Ф. 435. К. 94. Ед. хр. 31. Л. 13-14..

В 1935 г. был арестован толстовец и духовный монист Яков Дементьевич Драгуновский (1886-1937). Из тюрьмы он писал многочисленные и подробные письма властям с разъяснением своей позиции: о своем отрицании насилия, о духовно-монистическом мировоззрении, о несоответствии государственного устройства с идеалами коммунизма, о бесполезности и вредности средств насилия на пути к коммунизму и о многом другом^[68]Из бумаг Якова Дементьевича Драгуновского. Из «Рассуждения о налоге». 1 мая 1935 г. // Воспоминания … Continue reading. Драгуновский придерживался мнения, что тюрьма ему не нужна и добровольно он в нее заходить не должен. По воспоминаниям Б.В. Мазурина, когда Драгуновского выводили из тюрьмы, он шел, когда же его приводили вновь к воротам тюрьмы (например, с допроса), он не шел, ложился и говорил: «Мне туда не надо». «И вот, как сейчас вижу: ясный летний день, окна камер открыты на тюремный двор (козырьков тогда еще не было), внимание всех привлечено к проходной, где слышны какое-то движение и шум. И вот во дворе появляется процессия. Двое надзирателей…, скрестив руки, несут сидящего на них Драгуновского. Изо всех окон слышны хохот и приветствия. Яков Дементьевич улыбается, борода развевается, и он тоже приветственно машет руками, надзиратели также улыбаются. У Якова Дементьевича все это получалось как-то добродушно, он и сам не напрягался и не ожесточался и такое же настроение создавалось и у окружающих»^[69]Мазурин Б.В. Рассказ и раздумья об истории одной толстовской коммуны «Жизнь и труд» // Воспоминания … Continue reading. Драгуновский был расстрелян в 1937 году.

Практики сопротивления толстовцев первой трети XX века сознательно изучались и интуитивно воспроизводились представителями позднесоветских движений инакомыслящих и контркультуры. В 1972 году за хранение и перепечатку самиздата была арестована киевлянка Любовь Середняк (род. 1953 г.), которая стала последовательницей идей Толстого под влиянием своего школьного учителя В.Е. Ювченко. Воспоминания Л. Плюща свидетельствуют о мужественном поведении Середняк: «Эта девочка, отпраздновавшая совершеннолетие в тюрьме КГБ, вела себя лучше, чем многие мужики, протестовала, держала голодовки. Она была тогда “толстовкой”, требовала вегетарианской пищи — и ей готовили! В общем, Люба — молодец. Она получила год по отсиженному. В зону не пошла, освободилась после суда, а в период гласности уехала в Америку»^[70]Десятникова И. «Поэт-диссидиент Иван Свитлычный смеялся: “у нас не зона, а пен-клуб какой-то”» [Интервью с С. … Continue reading. Эстонский хиппи А. Мадисон (1952-2009) взял себе на заметку: «Толстовец-коммунар Сергей Попов – когда за ним пришли: “Дорогие братья, я не хочу развращать вас своим повиновением”. Тот, кто конспирирует, на такое не способен»^[71]Мадисон А.О., Миленький Е.М. Отражение. СПб., 2004. С. 361..

Читая воспоминания хиппи-толстовца из Риги Г. Мейтина (род. 1958), создается впечатление, что он бессознательно подражал Сереже Попову, практически повторяя его путь в условиях советской действительности конца 1970-х годов: вместо странствия – автостоп, вместо тюрьмы – спецприемник. В своих воспоминаниях «Два лета» Гарик рассказал, что, попав летом 1980 г. в спецприемник города Салавата, он много размышлял о том, как сторонник ненасилия должен вести себя в тюрьме, относиться к тюремному персоналу, стоит ли подписывать нечестно составленные документы, имеет ли он право говорить неправду – пусть даже ради блага друзей. Неправомерно задержанный «за бродяжничество и попрошайничество», не имея информации о том, сколько времени предстоит провести в заключении, Гарик объявил голодовку. В воспоминаниях он пишет о чувстве благодарности к тем людям, которые проявили к нему участие во время голодовки, а также, подобно толстовцам начала XX века, делает вывод о том, что дух любви и ненасилия облагораживает людей: «И еще я на практике убедился, что действительно можно обходиться без ненависти и не отвечать злом за зло. В эти два лета я получил достаточно возможностей, чтобы испытать это на себе, хотя слышать приходилось и об историях гораздо ужасней. Того, кто представляется врагом, нужно и можно любить, как об этом говорится в Нагорной проповеди. Если же тот своей ненавистью заставляет возненавидеть в ответ – это поражение. И не надо никого отождествлять с абсолютным злом. Я верю, что в каждом человеке есть доброе, что все – братья, все – дети Божьи»^[72]Мейтин Г. Два лета // Ясная Поляна: Религиозно-общественный журнал. Рига, 1990. № 11. С. 60..

Эксперименты с различными методами ненасильственного простеста Сережи Попова – всего лишь один из эпизодов из истории движений ненасильственного сопротивления в России. Богатство российских материалов на эту тему дает нам возможность поставить вопрос о том, не является ли Россия «родиной» некоторых общеизвестных ныне практик подобного рода^[73]См., например, один из самых полных обзоров: Sharp G. The Politics of Nonviolent Action: The Dynamism of Nonviolent Action. Cambridge, 1973.. Они зарождались спонтанно в среде участников религиозно-общественных движений нового времени, привлекали к себе внимание интеллигенции, изучались и переосмысливались толстовцами-пацифистами в первой трети XX в., транслировались в транснациональное простанство и возвращались обратно в Россию уже в виде «западных» «технологий»^[74]Одним из интеллектуальных посредников между Шарпом и толстовской традицией мог быть голландский … Continue reading.

Оформление: кадры из фильма «Нонконформист» («Лагерь беженцев»). 2020. Индия. Реж. Гириш Малик.

 642 total views,  4 views today