Анархогеография vs геополитика: между пространством свободы и пространством власти

Статья написана из перспективы анархо-географических рефлексий и посвящена панорамному обзору таких широких политико-географических феноменов и категорий, как «гражданство», «территория», «terra nullius», – а также их роли в текущем военно-политическом кризисе. Особое внимание уделяется одной из наиболее «хищных» политико-географических доктрин – геополитике, её теоретическим основаниям и бэкграунду. В числе основных вопросов статьи – проблема влияния «корпоральной метафоры» на становление геополитических доктрин. Исследовательской рамкой служит акратическая оптика, позволяющая, во-первых, отчётливо высветить саму онтологию геополитики как особую машинерию властных отношений, во-вторых, констатировать её разрушительность и бесплодность.

Также в статье намечаются пути переосмысления связи между пространством, политической мыслью и географическим знанием. В частности, предлагается анархогеографическая перспектива, ценность которой обусловлена глубинной связью между анархистской политической философией и магистральной географической мыслью, с которой работают в том числе авторы анархистской традиции – от классиков – Э. Реклю и П. Кропоткина – до современников – С. Шпрингера и Э. Инса.

Полтора года с начала полномасштабного вторжения России в Украину по-настоящему переопределили многие области наших внутренних когнитивных карт. Одна из них – область представлений о пространстве и способах взаимодействия с ним. В контексте войны эти вопросы обрели по-настоящему новую актуальность и предстали в отчетливо новом свете.

В самом деле, связь между политической мыслью, географическим знанием и пространственным воображением перестала выглядеть отстраненно-теоретическим сюжетом для научных конференций и отныне легко просматривается в опыте повседневности. Любой, кому известны слова «территория» и «граница» и кто носит в кармане паспорт, уже испытывает на себе эффекты этой связи, даже если сам он не отдает себе в этом отчета. Политическое осмысление пространства играет роль своего рода «дорожной разметки», которая определяет как возможные маршруты перемещений, так и многие другие пространственные аспекты его бытия. Турбулентность военного времени – пожалуй, самый подходящий момент для того, чтобы остановиться, окинуть взглядом и поставить, наконец, под вопрос ту категориальную разметку, которую мы все обретаем по умолчанию, в инерциях собственных сред: на пересечении потоков житейского опыта, информации, господствующих просветительских проектов, политических идеологий и других ключевых перформативных процессов.

Одна из определяющих точек нашей внутренней связи с планетарным пространством – концепция гражданства, призванная регулировать отношения гражданина не только с его собственным государством. Она ответственна за регистр перемещения (и других форм мобильности), поскольку регламентирует отношения граждан со всеми остальными государствами: паспорт жителя Первого мира (пользуясь языком И. Валлерстайна) – универсальный пропуск в большинство стран каждого из шести континентов, тогда как для жителей Второго и Третьего миров паспорт оказывается, скорее, дополнительным препятствием, преодоление которого начинается задолго до пересечения самой границы. При этом абсолютному большинству жителей планеты Земля вообще никогда не доводилось бывать за рубежом, поскольку сама эта возможность в тех или иных формах ограничена законами их собственных или других государств.

Другой значимый политико-географический концепт – terra nullius (и связанный с ним термин ocupatio). Возникнув в римском праве, он фактически послужил юридической основой европейского колониализма, катастрофические последствия которого на сегодняшний день более чем очевидны: огромные пространства Евразии (такие как Сибирь), или даже целые континенты (обе Америки и Австралия) объявлялись «ничейной землей» и подлежали присвоению вместе со всеми проживающими на них народами. В последние десятилетия проблема политических последствий когнитивной настройки terra nullius вошла в фокус внимания на самых разных уровнях: с ней работают историки (напр., А. Эткинд [1]), теоретики деколониальной тенденции (напр., М. Тлостанова [2, 3] или M. Lougones [4]), авторы анархистской традиции (М. Букчин [5], Д. Грэбер [6], М. Рамнат [7] и др.), деятели искусства (например, В. Херцог с его фильмом «Где грезят зеленые муравьи» и др.) и гражданские освободительные движения по всему миру. Очевидным образом концепт terra nullius является одним из ключевых для прояснения теоретических оснований российской оккупации территорий Украины, Грузии и др. регионов.

Следующая идея, значимость которой возрастает по мере активного формирования национальных государств – идея территории. В самом общем смысле она представляет собой разметку пространства, нанесенную неким политическим сувереном (например, нацией) и закрепленную юридически в качестве его собственности. Прочность этого сплава географии и юриспруденции, как правило, обеспечена военной силой. Отчасти именно поэтому, несмотря на присутствие права в генезисе этого понятия, территориальные споры крайне редко разрешаются сугубо юридическим путем. Современные анархические рефлексии, однако, настаивают на том, что «сегодняшняя территория – это продукт многих веков полицейских операций», а потому само понятие «территории» должно быть в корне переосмыслено. Как и большинство других системообразующих понятий нашего пространственного и политического воображения.

Гражданство, terra nullius (Ocupatio) и территория – лишь некоторые из ключевых понятий, образующих матрицу политического понимания планетарного пространства. Возникнув в раннем модерне, вот уже более столетия она обнаруживает удивительную устойчивость ко всем без исключения попыткам его деконструкции. Главным образом, это выражается в сохранении официальными дискурсами классической геополитической риторики – казалось бы, уже невозможной после опыта Первой и Второй мировых войн, и тем более – после изысканий постмодернистской философии, антиколониальной мысли и борьбы освободительных движений по всему миру.

Тем не менее, в публичной риторике дела обстоят прямо противоположным образом. Об этом свидетельствуют данные статистики употребления слова «геополитика» в медиа, которые приводит Гарольд Джеймсон в статье [8], посвященной влиянию этого учения на международные отношения. Так, после мирового финансового кризиса 2007–2008 гг. в англоязычной печати наблюдался значительный рост упоминаний геополитики (приблизительно 4000 упоминаний в год), а после аннексии Крыма Россией в 2014 году, когда количество упоминаний превысило отметку в 8000, оно продолжило неуклонно расти, а к 2022 году достигло 25000).

После начала полномасштабного вторжения российской армии в Украину геополитика оказалась в центре внимания и в российской печати. Характер и степень влияния на кремлевское руководство таких адептов геополитики, как Александр Дугин, неоднократно обсуждались в публикациях ведущих оппозиционных СМИ; оценивалась возможная причастность этой идеологии к созданию идеологии «русского мира» и развязыванию агрессивной войны. Судя по сообщениям об участившихся визитах «евразийцев» в Кремль, а также по появлению в речи первых лиц страны специфической геополитической лексики, влияние это возрастает. Так, упоминание «англосаксов» Путиным в сентябре 2022 года автор публикации «Медузы» от 3 ноября 2022 [9] связывает с возобновлением отношений администрации президента с ультраконсервативными философами, формальным поводом к которому послужила гибель Дарьи Дугиной –известной последовательницы и пропагандистки идей своего отца. Что же касается прокремлевских медиа, то в качестве одного из главных слагаемых текущей повестки геополитика и ее основные идеологические линии так или иначе присутствуют во множестве публикаций, а также многочисленных пятиминутках ненависти, пришедших на смену жанру политического ток-шоу.

Ключевая процедура, предваряющая собой любые построения в геополитике, – производство пространства как особой абстракции. Речь идет о таких важных геополитических понятиях, как Lebensraum, Heartland, Rimland etc^[1]«Жизненное пространство» (нем.), «серединная земля» (англ.), «внутренний полумесяц» (англ.).. Установка, от которой отталкивается геополитик в своих рассуждениях, – примат целого над частью, старый метафизический концепт, имеющий длительную историю применения кратическими дискурсами.

Так, ученый, считающийся одним из создателей геополитики, Фридрих Ратцель – в духе органической школы^[2]Органическая школа – направление в социологии, отождествлявшее общество с организмом и объяснявшее … Continue reading (и особенно – учения географа Карла Риттера, создателя понятия Lebensraum^[3]Lebensraum – жизненное пространство (нем.).) предложил считать государство «пространственным организмом», продуктом общественной эволюции, в котором «почва» составляет своего рода основу, обладающую свойствами не объекта, но именно субъекта истории. Описывать и исследовать «органическое государство», согласно Ратцелю, следует в терминах географии и с помощью ее методов.

Используемая Ратцелем корпоральная метафора ^[4]Образ государства как организма. наделяет пространство свойствами, изначально ему не присущими: прежде всего, иерархической соподчиненностью между составными частями, (характерной для метафизического образа тела). Такой способ осмыслять пространство оказался если не полностью отвлеченным от какой бы то ни было «почвы», то, по крайней мере, значительно ослабляющим этот «почвенный» компонент. Тем не менее, Ратцель не только не попытался снять, но даже напротив, усилил это противоречие: он предложил рассматривать государство как своего рода эмерджентное^[5]Эмерджентность – в теории систем наличие у системы качественно новых свойств, которые не присущи ее … Continue reading свойство «почвы», вырабатывающей особые типы социальности. Таким образом, все поздние геополитические концепты содержат глубинное противоречие между заявленной у Ратцеля активностью пространственной среды (ландшафта, рельефа, «почвы») и способом репрезентации этой активности в языке. Heartland, rimland и world island^[6]Rimland и world island – в русской традиции перевода «внутренний» и «внешний» полумесяцы (aнгл.)., — понятия, изобретенные Хэлфордом Маккиндером, Николасом Спикмэном и другими сторонниками геополитической перспективы, так или иначе несут на себе отпечаток корпоральной иерархии. Это происходит как на уровне структуры, так и в способе приложения, цель которого — доминирование, о чем недвусмысленно заявляет Маккиндер на страницах своей книги: «Тот, кто контролирует Восточную Европу, доминирует над heartland`ом; тот, кто доминирует над heartland’ом, доминирует над Мировым Островом; тот, кто доминирует над Мировым Островом, доминирует над миром» [10].

Из акратической^[7]«Без/антивластной» – см. Рахманинова М. «Власть и Тело». 2020. [11] перспективы первичный акт доминирования следует условно разделить на две ступени: «обнуление» всей предшествующей истории того, что предполагается превратить в объект власти, и нанесение нового текста на его очищенной поверхности. С этой точки зрения, основные геополитические концептуализации пространства выглядят лишь техническими расширениями terra nullius. Пространства наделяются новыми свойствами, как и подразумевает властная процедура – а игнорировать их аутентичность позволяет заложенное в каждом таком концепте «умножение на ноль». На практике это влечет за собой буквальное уничтожение всего, что не укладывается в рамки новых определений: как расстояния, рельефа, особенностей географических зон, так и бытия обитателей пространств, попавших в сферу неких «геополитических интересов». Так, воплощение гитлеровской Германией программы, основанной на понятии Lebensraum («жизненное пространство»), породило то, что по аналогии с исходным термином можно назвать Todesraum — «пространство смерти».

Если в случае немецкого империализма двухчастная властная процедура была остановлена участниками антигитлеровской коалиции на первом этапе – тотального истребления во имя будущего Lebensraum, то империализм российский им и ограничивался, так и не переходя (или переходя лишь отчасти) ко второму этапу – несмотря на отсутствие значительных сдерживающих факторов. Пространства, захваченные в ходе колониального процесса, который в учебниках истории уклончиво называется «освоением» Сибири и «Дальнего» Востока, представляют собой сотни километров запустения, изредка нарушаемого городами, зачастую похожими на пространство перманентной техногенной катастрофы. История таких городов будет в той или иной степени похожа на историю города Ачинска, построенного в XVII веке на берегу Томи в качестве крепости для противостояния енисейским киргизам. Ачинский острог, помимо функции истребления автохтонного населения, был также известен как важный центр на пути политических ссыльных (в том числе, из южных «малорусских» областей Российской Империи). В советский период, как это произошло со многими городами Сибири, градообразующая роль в Ачинске перешла от острога к заводам – глиноземному и цементному, которые и по сей день известны крайне вредными выбросами, отравляющими экологию региона. Идет ли речь о Воркуте, выросшей в советское время из лагерного поселения шахтеров, или о Череповце, превращенного руками тех же лагерников в один из центров химической промышленности, – всякий раз на первом месте будет стоять тот или иной способ производства смерти. Колониальный форпост, тюрьма, ядовитое производство – едва ли хоть одно из этих антивитальных измерений, наделенных властью формировать городское пространство, отталкивается от идеи заботы о своих горожанах, сведенных к роли обслуживающего персонала.

Тем не менее, несмотря на очевидность этого катастрофического опыта, никакой реальной перезагрузки ни политического, ни географического воображения так до сих пор не произошло. Пожалуй, это – один из самых впечатляющих парадоксов в судьбе модерна (и – шире – модерности). Вместо внимательной ревизии старого концептуального аппарата и его реального влияния на события последних 100 лет, он по-прежнему повсеместен и, более того, амбициозно претендует на безальтернативность.

Однако очередная война – обстоятельство, с очевидностью побуждающее нас очнуться от многих былых «очевидностей» и по-настоящему поставить под вопрос все то, что могло сделать ее возможной. Навскидку: учитывая связь географической категории ocupatio с тем, что сегодня происходит на территории Украины, первым делом начать стоит с ревизии конвенционального географического мышления и поиска его альтернатив.

Среди них особое внимание обращает на себя либертарная (анархистская) география – как главный антипод иерархической модели миропонимания, а также как проект, еще никогда (в отличие от большинства прочих) не дискредитировавший собственной состоятельности. Реактивно отстраиваясь от критики географии власти, она исторически обретает не только внушительную критическую перспективу для ее оценок, но и самый полный комплекс их альтернатив.  

Одна из самых многообещающих особенностей анархистской географии – ее значительный потенциал для возвращения географическим феноменам их субъектности. Так, еще Э. Реклю противопоставил два способа разметки пространства – региональный и территориальный. Региональная, или «натуралистическая» разметка определяется свойствами географических объектов и зачастую не совпадает с территориальной, исходящей из рациональности государства. Именно ландшафт выглядит оптимальным интерфейсом для взаимодействия человека и пространства (в том числе, с точки зрения экологиии), а вовсе не этатистские схемы, его подменяющие.

Таким образом, в основе анархистской географии лежит характерная для материалистической философии анархизма в целом критическая чувствительность к метафизическим трактовкам пространства, а также к влиянию этих трактовок на политические процессы, на отношения сообществ и ландшафтов и многое другое.

Выстраивание социального целого в анархизме начинается снизу вверх, от сообщества к федерации сообществ, поэтому и принцип освоения пространства, «собирание земель», оказывается созвучен тезису, известному как «первое правило географии», сформулированному в 70-е годы Уолдо Тоблером: «все влияет на все, но то, что находится ближе, влияет сильнее» [12]. Видный географ, никак не связанный с анархизмом, Тоблер оказал значительное влияние на развитие физической географии – прежде уже сыгравшей важную роль в реклюзианском проекте (в том числе, в контексте упомянутой критики концепта территории) и столь ценной для анархистского пространственного воображения и сегодня (в противовес географии метафизической).

Круг проблем, с которыми сталкивается каждое горизонтальное сообщество, включает в себя как вопросы взаимовыгодного сотрудничества с ближними пространственными объектами (именно сотрудничества, так как действия, производимые из антропоцентрической субъект-объектной установки, имеют бóльшую вероятность нанести ущерб лесному участку или водоему, что рано или поздно сказывается и на жизни самого сообщества), так и вопросы оптимизации процессов обмена с соседними сообществами, деревнями и городами. Впрочем, намечающийся в таком подходе примат локального над глобальным снимается сетевыми организационными принципами, также воздействующими на анархистские стратегии осмысления пространства.

Эти проблемы имеют вполне отчетливое пространственное измерение, и поэтому нуждаются в эффективном теоретическом инструментарии. При этом сам тип поставленных задач задает и характер пространственного воображения. В данном случае он оказывается прямо противоположным «корпоральной метафоре» и terra nullius, составляющим основу воображения геополитического: в материалистической оптике анархизма «целое» неизвестно заранее. Оно зависит от выявления активности, значимости и автономии частей и способа их синтеза, принципы которого, по-видимому, лежат на стыке политической прагматики, философии (например, т.н. «плоских онтологий») и естественно-научного подхода.

Итак, время и материя войны с новой силой столкнули нас с необходимостью переосмыслить ее пространство: те его образы, из которых она пришла, ту картину мира, на которой она настаивает и от лица которой продолжается, тот язык, на котором она говорит о себе, мире и всех нас. Мы рассмотрели некоторые основные константы ее гравитационного поля (территория, terra nullius, Lebensraum, Heartland, Rimland и др.) и обозначили ряд важных закономерностей во взаимодействии его элементов. Всё это с очевидностью подводит нас к неотложной задаче поиска альтернатив этой модели в собственном понимании планетарного пространства и политических субъектностей внутри него. Многое указывает на то, что одна из самых многообещающих на сегодняшний день альтернатив – перспектива, предлагаемая анархогеографией – направлением знания, возникшим 200 лет назад на стыке естественных наук, материалистической оптики, анархистской этики и философии. Антиметафизичская направленность анархистской географии демонстрирует потенциал к действительному воплощению продуктивных, экологически ориентированных проектов содружества горизонтальных сообществ людей (и нечеловеческих существ) – с материальной реальностью планеты и ее регионов. Пожалуй, именно так впервые становится возможным долгожданное осуществление наиболее эгалитарных и эмансипаторных из устремлений модерна, которые так долго терпели фиаско в каждой последующей системе власти и каждой новой диктатуре. Сегодня, когда антитеза «геополитика/анархогеография» выглядит как очередная роковая дилемма, мы задаемся вопросом: что значит «мыслить анархогеографически?» В первую очередь это означает снова и снова ставить под вопрос всякую границу, всякую геополитическую карту, всякий язык, на котором звучит ее описание, и вместе искать способы освоения окружающего пространства в согласии друг с другом и с ландшафтом, и отныне никогда – с тем, кто его присвоил.

Оформление: кадры из фильма «Битва за Землю». 2019. США. Реж. Руперт Уайатт.

Список источников

1. Внутренняя колонизация. Имперский опыт России /Александр Эткинд; авториз. пер. с англ. В. Макарова. — М.: Новое литературное обозрение, 2013. — 448 с.

2. Tlostanova M. WHAT DOES IT MEAN TO BE POST-SOVIET? ON DECOLONIALITY a series edited by walter d. mignolo and catherine e. walsh. Duke University Press Durham and London 2018.

3. Tlostanova M. Postcolonialism and Postsocialism in Fiction and Art: Resistance and Re-existence.Palgrave Macmillan; 1st ed. 2017 edition (February 20, 2017). — 235 p.

4. Lougones M. Pilgrimages. Theorizing Coalition against Multiple Oppressions. – Oxford: Rowman& Littlfield Publishers, 2003. – 249 p.

5. Мюррей Букчин, «Урбанизация без городов». URL: https://akrateia.info/grazhdane-munitsipalitetov-otryvok-iz-knigi-miurreia-bukchina-urbanizatsiia-bez-gorodov/ (дата обращения: 03.10.2023).

6. Дэвид Гребер. Долг: первые 5000 лет истории. М.: Ад Маргинем Пресс, 2015.

7. Ramnath M. Decolonizing Anarchism: An Antiauthoritarian History of India´s Liberation Struggle. AK Press and the Institute for Anarchist Studies. 2011. — 304 p.

8. James H. Geopolitics is for losers. The concept of geopolitics comes from German and Russian attempts to explain defeat and reverse loss of influence. URL: https://aeon.co/essays/geopolitics-is-a-losers-buzzword-with-a-contagious-idea (дата обращения: 03.10.2023).

9. Материал интернет-издания «Медуза». URL: https://meduza.io/feature/2022/11/03/aleksandra-dugina-mnogo-raz-nazyvali-mozgom-kremlya-kak-utverzhdayut-istochniki-meduzy-ego-vliyanie-na-putina-deystvitelno-vyroslo-no-proizoshlo-eto-posle-ubiystva-ego-docheri-dari-duginoy (дата обращения: 03.10.2023).

10. Mackinder. H.J. Democratic Ideals and Reality: a study in the politics of reconstruction/ – NDU Press defense classic ed. 1996, pp. 106.

11. Рахманинова М. «Власть и Тело». РТП. М.: 2020. – 456 с.

12. Tobler W. R. A Computer movie simulating urban growth in the Detroit region // Economic 1970. Vol. 46. P. 234–240. URL: https://doi.org/10.2307/143141 (дата обращения: 03.10.2023).

 448 total views,  2 views today