Инъецируя власть через тело науки: О книге Марии Рахманиновой «Власть и тело»

Не так давно покинувший наш мир Дэвид Грэбер, в 2004 году сетовавший на малочисленность анархистов в академической среде, мог бы сегодня только порадоваться очередной реализации своей догадки: «Существует вероятность, что через несколько лет анархизм захватит и научную среду».^[1]Грэбер Д. Фрагменты анархистской антропологии, 2014. – М.: Радикальная теория и практика. – С. 6. Ни о каком «захвате» речь, конечно, пока не идёт, особенно в отношении постсоветской академии, да и сама захватническая стратегия как-то не вяжется с анархистскими принципами. И всё же, если продолжать говорить в духе вторжения чего-то куда-то, мы определённо наблюдаем мощную акратическую инъекцию в тело науки – тело, практически полностью татуированное «сказаниями власти». Но поскольку универсализм власти всегда лишь декларативен, то есть провозглашается ею же самой посредством этих сказаний, то на теле науки при желании всегда можно обнаружить участки или зазоры, не охваченные властными письменами.

Такой участок и прокалывает книга-инъекция Марии Рахманиновой, обостряя чувствительность к эффектам власти, к её седативным и ослепляющим свойствам, к её бациллам. В идеале же – вырабатывая устойчивый к ней иммунитет, чему должны способствовать ключевые компоненты препарата под названием «Власть и тело»:

– впечатляющий акратический экскурс в историю власти;

– методы исследования «кратогенеза» (позволю себе этот неологизм) от старого доброго классового до современного интерсекционального;

– перспективная классификация значений самой категории «власть»;

– поэтапный разбор процедуры власти и, наконец,

– некоторые способы противостояния ей.

Всё это в неизбежной связке с проблемой телесности, ведь «для осуществления и легитимизации власть любого типа нуждается в концепте тела, заслуживающего власти»^{[2]Рахманинова М. Власть и тело. – М.: Радикальная теория и практика, 2020 – С. 360.}. Как и любой вирус, власть для выживания и воспроизводства нуждается в переносчиках. Нуждается настолько, что активно конструирует тела самих переносчиков путём номинации, объективации, (де)онтологизации, исключения… Детали этих и других операций власти показаны в книге на самых разных, порой неожиданных примерах – что и говорить, власть умеет неприятно удивлять, обнаруживая себя в казалось бы совершенно нейтральных практиках. В этом, пожалуй, и заключается сложность её диагностирования, а потому книга Марии Рахманиновой – это действительно значимая, можно сказать, хирургически проделанная работа по обнаружению в тканях тела (социального, индивидуального, научного) едва различимых кодов власти.

Актуальным этот текст делает не только неисчерпаемость заявленной в его названии проблемы. Во-первых, коронавирус и связанные с ним мероприятия заставляют нас сегодня ещё пристальнее вглядеться в технологии биовласти и политики пространства – сферы, в которых именно тела очевидным образом становятся объектами контроля. Во-вторых, бушующая в ряде стран политика идентичности по-новому ставит вопрос о субъекте освобождения, о том, кто и ради чего освобождается. И если либеральный рецепт разрешения идентичностного кризиса сформулирован Фрэнсисом Фукуямой в духе конструирования широкой инклюзивной национальной идентичности (американской, ясное дело) на основе демократических ценностей, конституционализма и убеждённости в верховенстве права^[3]Фукуяма Ф. Идентичность: Стремление к признанию и политика неприятия. –  М.: Альпина Паблишер, 2019. – С. 168, 180, … Continue reading, то анархистская оптика, артикулированная Марией (не претендующая при этом на окончательную истинность), предполагает куда более объёмное видение проблемы. Видение, которое шире какой угодно, хоть наиширочайшей идентичности:  

необходимо освободиться не только в качестве рабочих, женщин, чернокожих, но и в качестве тех, возможность стать кем блокировалась опытом каждой из этих групп (что и составило их опыт власти), чтобы самостоятельно определить степень своей добровольной причастности к ним в опыте нового социально-политического бытия^[4]Рахманинова М. Власть и тело. – М.: Радикальная теория и практика, 2020 – С. 225..

В-третьих, нечего и говорить о продуктивности предпринятой в книге рецепции акратических мотивов, присутствующих в современной континентальной философии и антропологии. Всё это не только обогащает анархистскую мысль как таковую, но и встраивает её в ту общую траекторию, которую иногда называют «поворотом к политическому» в текущем социально-политическом теоретизировании. Способствуют этому и новые концепты, которые вводит Мария («классовое тело», «номинативные практики власти») и которые безусловно заслуживают дальнейшей разработки. То же относится и к приведённым в тексте тактикам противостояния власти: ускользанию, бунту, гневу, рефлексии опыта исключения в искусстве и любви. Необходимым кажется не только их теоретическое расширение, которое бы вдохновляло активистские практики, но и обнаружение их актуальной или потенциальной рекуперации властью, умеющей, как и капитал, спекулировать на том, что ей противостоит.

Между прочим, здесь-то и заключена проблематичность онаучивания анархизма или анархизации науки, которую, по-видимому, и имел в виду Грэбер. Вероятно, анархизму всё-таки следует держать некоторую дистанцию от официального научного дискурса, и дело даже не в опасности поглощения и выхолащивания этим дискурсом освободительного потенциала теории. Здесь, думаю, будет уместно процитировать сравнительно недавнюю статью Сола Ньюмена, в которой он как раз и обращает внимание на возросший интерес к анархизму в академии:

Возможно, в анархизме есть нечто – и это не обязательно плохо, – что сопротивляется его аккуратному включению в дисциплины, что сопротивляется дисциплинированию. Быть может, анархизм антидисциплинарен не только с точки зрения социальной и политической организации, но также в эпистемологическом и онтологическом смысле. И вероятно именно благодаря своей маргинальности по отношению к дисциплинам он способен воздействовать на них, подрывать их и тем самым потенциально их трансформировать <…> его место всегда следует рассматривать как место неразрешимое, парадоксальное, пороговое, на границах, и именно отсюда, я считаю, он оказывает наиболее подрывные эффекты. Анархизм можно понимать и как предмет дисциплинарного исследования, и как восстание против всех дисциплин (социальных и эпистемологических)^[5]Newman S. Postanarchism today: Anarchism and political theory in C. Levy and S. Newman (eds.) The Anarchist Imagination: Anarchism Encounters the Humanities and the Social Sciences, London and New … Continue reading.

Другими словами, диагностировать власть в температурящем сегодня социальном теле возможно только со стороны. Однако не со стороны «научной объективности», которая, как показано в книге, чаще всего оказывается заведомо ангажированной оптикой субъекта власти, но с позиции её объекта – исключённого и лишённого голоса. «Власть и тело» инъецирует постсоветский научный дискурс именно с этой позиции, чем и прокладывает дорогу другим акратическим проектам, усиливая их голоса и их радикальное послание: другой мир возможен!

 3,346 total views,  2 views today