Анархисты любят всех… Впрочем, чаще всего мы так увлекаемся эротическими размышлениями о политических последствиях какой-либо предполагаемой связи, что упускаем свой шанс. (Рут Робсон)
Вещи, созданные с интересом и любовью, будут исполнены красоты и радости. (Александр Беркман)
1. Вступление
В 1923 году появился испанский анархистский журнал GeneraciоnConsciente, который вплоть до своего закрытия в 1929 году публиковал статьи, касающиеся различных стратегий усовершенствования человека. Авторы журнала и связанных с ним изданий — EstudiosRevistaEclеctica, закрывшегося в 1937 году, и барселонского Eugenia, — выступали за сексуальное просвещение, право женщин на власть над своими телами, за предохранение от нежелательной беременности и за неограниченную сексуальность, а также продвигали идеи здорового питания, важности свежего воздуха, неотчужденного труда, нудизма и бесплатных клиник для лечения венерических заболеваний. Полная индивидуальная свобода должна была решить проблемы общества и искоренить нищету. Однако если спасительная свобода должна была быть индивидуальной, почему эти анархистские теоретики описывали свои стремления как евгенические? Как некоторые из них могли оправдывать стерилизацию нежелательных элементов? Почему в 1921 году Eugenia откровенно называла себя «органом будущего евгенического общества»?
На практике широкомасштабные евгенические амбиции ХХ века требовали обширных авторитарных аппаратов знания, образования, медицины, хирургии, манипулирования обществом, а также продвижения, контроля и воплощения. В отличие от евгенических обществ 19 века, эти позднейшие политические движения не видели смысла в скромных евгенических построениях. Они представляли себе программы, воплощенные в жизнь на уровне целых популяций, ведь любой признак зараженности, несообразности или вырождения мог угрожать здоровью. Государство – то есть главная цель атаки анархистов – всегда оставалось также и институтом, наиболее готовым взяться за такой проект, распоряжаться подобным аппаратом, использовать насилие, а также наиболее заинтересованным в управлении биополитическим производством. 1 Поэтому само выражение анархистская евгеника звучит парадоксально.2 Все известные евгенические программы того времени внедряли правительства Соединенных Штатов, Британии и других стран, а наиболее полное воплощение они нашли в тоталитарном государстве Третьего Рейха. Разве возможно воплотить евгенику без насилия и без государства?
Анархизм в принципе восстает против евгеники. Может ли идеология, для которой индивидуальная свобода – главная ценность, примириться с евгеническим идеалом здоровой расы, будь то общечеловеческим, арийским или национальным? В статье для Estudios, написанной в 1931 году, Мария Ласерда де Моура настаивает на праве женщины, «как самодостаточного человека, иметь право распоряжаться своим телом, своей волей, желаниями и умственным развитием и проживать жизнь во всей полноте ее возможностей».3 Сравните это утверждение с гиперболизированным самоуничижением молодых женщин в более ранней евгенической общине в Онейде, США: «Мы никоим образом не принадлежим сами себе… у нас нет прав или личных чувств относительно деторождения… если необходимо, мы станем мученицами науки».4 Анархизм отрицает передачу индивидуальной свободы представителям или представительствам, а идеал усовершенствованного человечества – одна из таких репрезентаций. В то время как анархист стремится к свободе здесь и сейчас, евгеник действует сейчас во имя будущего совершенства. Как анархистская евгеника могла бы примирить эти противоположные темпоральности?
Наконец, индивидуальная анархистская свобода должна быть свободой для всех индивидов в равной степени. Как выразился Николас Уолтер:
«Свобода без равенства означает, что бедные и слабые менее свободны, чем богатые и сильные. Равенство же без свободы означает, что все мы в одинаковой степени рабы».5
Что в таком случае позволило бы анархизму провести необходимую евгеническую черту между желательным и нежелательным? Какие критерии считались бы анархистскими?
В этой статье я покажу, что, хотя евгеника никогда не стала бы анархистской программой, она возникла в результате основополагающей для анархизма сексуальной борьбы, когда движение осознало свои трудности с самосохранением. Таких трудностей не существовало для испанского государства, как и для любого другого консервативного института. Государственные институты при поддержке традиционной католической церкви преследовали биополитику, которая обеспечивала физическое и социальное воспроизводство большой и расходуемой рабочей силы крестьян и промышленных рабочих. Биополитика управляет жизненным процессом, популяциями и всеми нами как живыми и воспроизводящимися существами. Эффективно контролируя и используя секс и направляя либидо, она обеспечивает постоянное производство жизни и институциональную преемственность. Анархизм становится неотделимым от биополитики, утверждая свой либертарный принцип как вопрос сексуального освобождения.
Это сложное и опасное сочетание. Исторически некоторые разновидности анархизма занимались вопросами деторождения, рассматривая его как преходящий труд на службе совершенствования человека 6; другие посвящали себя удовольствию здесь и сейчас настолько, что любые заявления о будущем отходили на второй план. 7 Я предлагаю другую точку зрения: участие анархизма, понимаемого как доктрина индивидуальной и общественной свободы, в сексуальной борьбе, сталкивает биополитику лицом к лицу с политикой. Иными словами, анархизм сопротивляется управлению жизнью, постоянно заставляя нас находить обоснованный ответ на вопрос наилучшего обустройства совместного существования. Биополитика успешно заставляет нас переживать сексуальность как нечто личное и приватное, в то же время ставя секс на службу институциональным целям. Анархизм же переносит личное в сферу политического, ставя под вопрос сексуальную мораль как часть проблематики совместного существования. Сексуальная борьба – это борьба за удовольствие, но это также означает, что она касается индивида в контексте ее эротических и поколенческих отношений. Я хочу быть свободна, чтобы найти свое удовольствие здесь и сейчас, но, возможно, мне нравится его ожидание, отсрочка, воспоминание о нем, его продление, возможность разделить его с другими, удовольствие опыта, а также созидания и воспроизведения. Вот где наступает напряженный момент не только для анархизма, но и для любой политики, которая стремится одновременно продвигать свободу и сохранить саму себя как наилучшую возможную структуру для реализации этой свободы. Это борьба между настоящим и будущим. Анархистка отрицает авторитет традиции, но каково её отношение к тому, что следует за традицией? Может ли анархистка, с её обязательством противостоять власти, осознать свою собственную неизбежную власть над будущими поколениями? Всегда ли родительница-анархистка будет наставлять своего ребенка: «Не подчиняйся власть имущим!»?
2. Удовольствие
В первые десятилетия ХХ века в Испании евгеническая мысль развивалась примерно так же, как и в остальном мире, становясь частью всех политических идеологий того времени, кроме самых реакционных и консервативных. Реформаторы, республиканцы, социалисты и анархисты считали, что обществу необходимы изменения, и что решение проблемы требовало наиболее эффективных мер. Когда эта убежденность совпала с растущим преклонением перед способностью науки производить изменения, общественная мысль превратилась в биологическое мышление. 8 Поскольку считалось, что ключ к социальным проблемам лежал в плоскости биологии и эволюционной теории, то корнем таких проблем следовало считать расовое вырождение. Несмотря на отличия в политических приоритетах, реформаторы были прежде всего заинтересованы в укреплении и модернизации испанского государства. Они настаивали на роли брака и медицинских профессионалов, а также на эффективном проекте воспроизводства. Анархистские авторы считали точно так же, хотя и настаивали на упразднении государства. Позиции анархистов были очень разнообразны и постоянно развивались. В период между Первыми днями евгеники в Испании – конгрессом, проведенным в 1910 году в Мадриде, — и крахом испанского анархизма на излете гражданской войны в 1939 году, движение постоянно стремилось обратиться к актуальным общественным проблемам бедности, болезней и неравенства. В определенные моменты оно настаивало на теориях наследственности, иногда – на евгенических стратегиях (таких как медицинское разрешение на браки), а иногда – на классической для анархизма приверженности антиавторитаризму. 9 Как и любые приверженцы критических теорий, испанские анархисты по-разному определяли природу, культуру и воспитание, а также их значение в качестве причин угнетения и лекарств против него. Однако их приверженность свободной любви вытекала из преданности личной свободе.
Секс изменился, как только мы научились контролировать рождаемость. Анархистские авторы искренне заинтересовались сексом, удовольствием и сексом как удовольствием. (Mесяц за месяцем на обложках GeneraciоnConscienteпоявлялись радостные обнаженные женщины на фоне природы). Призывая вмешаться в природу и отделить секс от воспроизводства, авторы создавали новую природу и становились в ряды идеологии натуризма. Обнажение должно было отбросить традицию, которая эксплуатировала человеческую сексуальность, держа людей в невежестве насчет их собственных сексуальных возможностей. Во имя природы люди должны были отринуть церковь и государство как институты, становившиеся преградой между мужчинами и женщинами и их природным существом, уродуя их тела и ограничивая их отношения. Секс и любовь должны были стать свободными, и предсказанный Эммой Гольдман образ здоровой взрослой женщины, исполненной жизни и страсти, должен был воплотиться в реальность. Наконец-то свободная женщина могла испытать наслаждение от своего сексуального суверенитета, ведь судьба и условности больше не вынуждали её «подавлять самые сильные желания, подрывать свое здоровье и ломать дух… закрывать глаза и воздерживаться от глубины и полноты сексуального опыта до тех пор, пока не появится «достойный» мужчина и не возьмет ее в жены». 10
Речь неуклонно – и даже неизбежно – идет о гетеросексуальности. Старые общественные институты сохраняли свое влияние, и членами движения в те годы были как люди, считавшие гомосексуальность патологической и вырожденческой, так и те, кто оставлял её на усмотрение каждого человека, и даже те, кто прославлял её как проявление здорового эгоизма. Это последнее мнение, при всей своей необычности, предвосхищает идею, которая возникнет у Жене, а потом — у Берсани, Эдельмана, а также квир-анархистов и (пост-)анархистских квиров начала 21 века.11 Анархизм начала 20 века был вынужден противостоять реакционным силам, чтобы затронуть тему сексуального удовольствия, свободного от размножения. Квир-теория, возникшая столетием позже, решительно отвергала гетеро-нормы, репродуктивный футуризм и восприятие времени, «тикающее» в процессах рождения, брака, размножения и смерти. 12 Квир-субкультуры возникли с требованием иной темпоральной логики, вплоть до догматичной темпоральности «без будущего», которая утверждает удовольствие сейчас, понимая его как демонтаж сексуального суверенитета и действие стремления к смерти. Таков аргумент Ли Эдельмана в «Без будущего», актуальный для этой статьи, потому что он сталкивает анархизм лицом к лицу с его последним искушением и последней авторитетной фигурой – с будущим, которое осуществляется через фигуру «Ребенка».
Согласно Эдельману, невозможно представить себе политику без фантазии о будущем, и мы неспособны помыслить будущее без фигуры «Ребенка». Кто может противостоять «Ребенку»? Кто может быть против «Ребенка»? Во времена идеалистических попыток общественных изменений Эдельман критикует преданность «Ребенку» как образу, поддерживающему надежду на то, что в будущем мы исправим несправедливость этого мира. Многие радикальные общественные движения побуждают нас разрушить систему. Однако большинство из них, включая испанских анархистов-евгеников, хотели бы её разрушения как предпосылки для появления чего-то нового и лучшего, в их случае – пришествия свободных и природных мужчины и женщины. На этом этапе любые действия по утверждению этой с трудом завоеванной свободы или по отражению реакционных сил, посягающих на природу, рисковали бы – или даже стремились бы – консолидировать анархистскую структуру во всей её новизне и передать её следующему поколению. Эдельман пишет, что с исторической точки зрения «Ребенок стал воплощать для нас телос социального порядка и рассматриваться как тот, во имя кого следует обеспечивать преемственность доверия к этому порядку». 13
Если анархистский проект заключается в освобождении индивида, то источником сопротивления будет стремление к сексуальной свободе, которая превыше всего – даже будущего и «Ребенка». В гетеронормативном миропонимании секс достигает своей цели в детях. С точки зрения нормативных сил натурализма секс рассматривается как миг в цикле воспроизведения. Все разнообразные проявления нерепродуктивного секса следует понимать именно так: они нерепродуктивны и либо случайны, либо списываются на более-менее изученные проявления влечения и либидо. Для Эдельмана гетеросексуальный, репродуктивный секс в браке не производит изменений идентичности, ведь такой опыт, несмотря на все свои экстазы и экс-стазы, всегда рискует подчиниться будущему ребенку и даже желает такого риска. Эдельман скорее имеет в виду квирный секс. Если «Ребенок» — это воплощение жизни, будущего и нашего социального бытия, то квир (или квирность) появляется как воплощение стремления к смерти, то есть «отрицание всех форм социальной жизнеспособности». 14 Эта идея известна как анти-социальный, или антиреляционный, тезис.
В этой идее поражает прежде всего изложение того, как категория «квирности» могущественно разрушает не только идентичности как таковые, но и саму идентификацию. Люди, борющиеся за признание лесбийской или гей-идентичности, играют в игру идентификации и утверждают противопоставление идентичностей, которое только подтверждает правила этой игры. Однако если все идентичности по сути разобщены; если все наши попытки соответствовать существующей или признанной идентичности бесплодны; если, выражаясь словами Лакана, такое несоответствие означает, что любой идентичности следует смириться с конститутивным разрывом; тогда, в то время как репродуктивный футуризм пытается сшить воедино идентичности, закрывая разрыв, квирность борется за сохранение разрыва. Эдельман пишет:
«квирность отменяет идентичности, через которые мы ощущаем себя как субъектов, настаивая на Реальности наслаждения (jouissance), которую уже исключили лежащие в её основе социальная реальность и футуризм».
Таким образом, и когда гетеронормативная культура возлагает свои тревоги на фигуру квира, и когда квиры принимают идентичность этой фигуры и воплощают её, они противостоят как идентичности, так и логике противопоставления.
К лучшему или к худшему, анти-социальный тезис оставляет за рамками поколение. Анархизм, ставший квирным в понимании Эдельмана, не оставлял бы места не только евгенике, но также и политике. Представляя индивидуальную свободу, как подобает анархизму, но при этом вынося её за пределы суверенитета и опознаваемых индивидов, находя в нас разломы и трещины и оставляя их открытыми, а также принимая отрицательность, такой анархизм сделал бы абсурдным еще одно требование – равенство, — и поставил бы под сомнение противостояние неравенству. Эдельман отбрасывает проблемы доброго сожительства, хорошей жизни и даже жизни как таковой, когда отказывается от критерия социальной жизнеспособности. Но отказ от политики не означает бегства от биополитического управления. Напротив. Как пишет Тодд Мэй в ответ на еще один вызов анархизма:
«Традиционный анархизм основан на концепции индивида, обладающего некой сутью, несводимой к расстановке сил в обществе. Устранение [этой концепции]… фактически исключает возможность сопротивления».16
Кто стал бы сопротивляться? У кого возник бы соблазн сопротивляться? Неужели у нас? 17
Антиреляционный тезис имеет значение лишь в соотношении с реляционным тезисом, то есть со знакомым представлением, что сексуальный контакт сопряжен со связью и интимностью. Антиреляционный секс имеет значение только в мире реляционного секса. Более того, отрицание фигуры ребенка производится бывшими детьми, в мире, где люди продолжают заводить всё больше детей. Джек Хальберстем описывает антиреляционный тезис как «радикально реалистичное признание эгоизма и разрушительной силы секса». Мы можем разделить это признание, в то же время приняв его производительную силу. 18 Секс производит опыт, наслаждение, отношения и детей. Люди продолжают заводить детей, иногда даже сознательно. Гомонормативные гей-пары, отказываясь быть саботерами биополитической машины, продолжают осознанно продолжать свой род. Наше сопротивление, какую бы форму оно ни принимало, будет происходить на фоне жизни поколения и медленного пошагового движения от рождений к смертям, от завещаний к наследованию.
3. Раса бедняков
Политический анархизм, находясь под давлением между свободой и равенством, вопрошает: «Как нам жить вместе и свободно?». Анархистские евгеники выделили важную часть этого вопроса: «Что означает быть рожденным благополучным и свободным?» 19 В Испании начали задаваться вопросом хорошего происхождения с 15-16 веков. После 1492 года, когда мусульмане и евреи были вынуждены выбирать между обращением в христианство и изгнанием, эта обеспокоенность касалась прежде всего новообращенных. Что если они просто вели себя словно христиане и оставались евреями или мусульманами за закрытой дверью? Даже если нет, не остались ли они евреями и мусульманами каким-то неуловимым образом? Отсюда берет свое начало вопрос крови. Определенно, должна была существовать разница между урожденным христианином из древнего христианского рода и евреем, мусульманином или потомком обращенных в христианство. В таком случае должен быть и способ отличить христианина-потомка иудея или мусульманина от родившегося в благонадежной семье. Таким способом стало кровное родство. 20 Во времена, когда формировался всемирный империализм и закладывались основы современных расовых теорий, кровное родство приняли как природный – то есть врожденный и расовый – определитель хорошей наследственности. Быть рожденным в хорошей семье означало быть представителем хорошего (христианского и испанского) племени.
В 1929 году доктор Исаак Пуэнте объяснял в статье для GeneraciоnConsciente, что такое неблагоприятная наследственность, на основе социальных и природных категорий. К несчастьям низших классов причастны церковь, государство и капитализм, которые делали людей невежественными, нищими и прикованными к процессу воспроизведения новых прихожан, граждан и работников. Доктор рассматривает этих людей как класс, созданный историческими общественными структурами, но при этом называет его «расой бедняков». Это не ошибка, а указание на двойственность причин. Дети рождаются независимо от того, думаем мы об этом или нет, и вне зависимости от того, какие именно социальные структуры формируют нашу жизнь. Пуэнте диагностирует цикл, в котором церковь, государство и капитализм того времени формировали бездумный или неосознанный процесс размножения, называя его природным; в свою очередь, природные процессы воспроизводства поддерживали систему, которая произвела их на свет.
Так, церковь могла запретить контрацепцию и принудить супругов принимать всех детей, посланных им Господом. В свою очередь, супруги продолжали заниматься сексом, зачинать и рождать детей, словно все это было природным порядком вещей или волей Господа. Зачем задумываться о том, что не подвластно человеку? Если церковь, государство и капитал могли натурализировать – и одновременно сакрализировать – неосознанное воспроизводство для крестьян и рабочих, тем самым натурализировав воспроизведение новых поколений этих самых крестьян и рабочих, то они успешно создали группу, которая будет продолжать свое существование через рождения. Добавьте к этому жесткую социальную структуру, основанную на кровном родстве, и бешеную скорость самовоспроизводства, ведущую к появлению больших семей, беспросветной работе ради пропитания начиная с младых ногтей и отсутствию образования, — и вы получите невозможность социальной мобильности. Судьба бедняка кажется такой же естественной, как судьба любой другой обездвиженной и натурализированной расы. «Раса бедняков» — название социально обусловленной бедности, возведенной в естественный и расовый порядок вещей.
Задание анархистской евгеники – прервать этот ритм. С реакционной точки зрения сознательное размножение – часть естественного цикла продолжения жизни. Анархистская точка зрения подчеркивает идеологические циклы, которые поддерживают невежество и угнетение. 21 Реакционная идеология наделяет властью природу и устанавливает цикл натурализации. Когда этот цикл прерывают образование, технологии и право выбора, идеологическому противостоянию между сознанием и природой приходит конец. Если все знают, как происходит половое размножение, если каждому разрешена ответственность за самого себя, являющаяся предпосылкой для выбора, и каждый имеет доступ к технологиям контроля рождаемости и абортов, тогда всё поколение будет сознательным и в то же время природным. 22 Можно было бы отказаться от понятия размножения и говорить о родительстве, настаивая на творческой стороне деторождения.
В конце концов, создание нового поколения – тоже работа. Анархизм стремится к нашему освобождению как людей и сексуальных существ, но в то же время и в особенности – как рабочих. В 1937 году доктор Феликс Марти Ибаньес писал о каталонских евгенических проектах:
«Прежде любого материального интереса стоит высшее желание создать новое, энергичное и свободное поколение рабочих». 23
Капитализм желает размножения своей рабочей силы, но вопрос того, отчужденный это труд или благодарный, разрушительный или творческий, является второстепенным относительно главной цели – максимизации прибыли. Труд – не случайный или временный элемент человеческого существования, а способ определения себя в этом мире. Главная цель анархизма – свобода – является не свободой от труда, а свободой трудиться вместе, сообща и творчески.
4. Сотворение
Какие формы принимает анархистское творчество? Некоторые виды деятельности – Ханна Арендт называет их трудом – создают вещи, необходимые для жизни тела, и их плоды поглощаются практически сразу. Другие формы – Арендт называет их созиданием – производят длительные результаты, которые поддерживают существование мира и обустраивают его, переживая своего создателя. Творческий труд создает нечто новое и предполагает вложение усилий во что-то новое за пределами нас самих, меняя знакомый нам мир. Иными словами, создавать значит вкладываться в мир, который уже изменился из-за нашего бытия в нем и нашего личного труда, и выживание которого в наших интересах. Даже если мы попытаемся придерживаться принципа самоуничтожения, мы не избавимся от последствий того, что мы были в этом мире. Однако анархизм не может прописать форму будущего социального мира – во имя свободы мы не можем отобрать это право у будущих поколений. Будучи свободными, эти поколения сами должны будут создавать свои способы бытия. 24
И всё же будущее касается и нас. В анархистской евгенике заложена мысль о том, что грядущие поколения появятся, что их создадим мы, и что наша созидательная деятельность повлияет на их выбор. Таким образом, наш интерес здесь и сейчас заключается в полноценной сексуальной жизни. Если это включает в себя желание заводить и воспитывать детей, в наших интересах делать это хорошо. Хорошее продолжение рода – залог того, что наши дети будут рождаться в благополучии, и в этом смысле наши интересы полностью совпадают с их интересами. Однако с точки зрения личной свободы наши интересы вступают в противоречие с интересами наших детей. Наша возможность продолжать свой род неминуемо влечет за собой власть над новыми людьми, которых мы создаем. Подобно тому, как условия промышленного труда при капитализме и земледелия при феодализме должны были быть вынесены в плоскость сознательного, так и социальные условия брака, секса и воспроизведения должны были дойти до сознания людей и перейти в плоскость свободы. Результатом повышения сознательности в сельской местности Андалусии стал захват ферм крестьянами; результатом повышения сознательности фабричных рабочих в Каталонии – подъем анархо-синдикализма; результатом большей сознательности в сексе будет разделение секса и размножения, свободная любовь, сознательное родительство и меньшее количество более «качественных» детей. В каждом из этих случаев сыграла роль надежда на будущее — в конце концов, кого должны были кормить урожаи? И разве в синдикаты не вступают молодые рабочие наравне со старыми? В случае с воспроизведением оно само является предпосылкой возможности хоть какого-нибудь политического будущего.
5. Политика против биополитики
Анархизм стремится отбросить бремя традиции, отрицая не столько прошлое, сколько модель, при которой прошлое приравнивается к настоящему, а поколения мертвых выдвигают требования к живым. В отличие от других видов революционной политики, он должен также отказаться от идеалов и утопий, которые все равно опровергло бы будущее. В основе борьбы лежит анархистский ответ на понятие и практику репрезентации: соглашаясь на представительство, мы отказываемся от своей власти. Это касается политического представительства, но еще больше – репрезентаций, которые предлагаются как образы нашего будущего. Кропоткин пишет:
«Провозглашая нашу моральность равенства, или же анархизм, мы отказываемся от права, которое всегда оставляли за собой моралисты, — права калечить личность во имя некоего идеала». 25
Элиты оставляют за собой право говорить от имени свободных людей, и, передавая им наш дар речи, мы жертвуем своей свободой и вручаем им средства для нашего угнетения. Так же и проецируемые образы хорошей жизни становятся инструментами эксплуатации, когда их используют, чтобы побудить нас пожертвовать сегодняшним днем ради будущего. Подчиниться идеалу – утопии, образу усовершенствованного человечества, обещанию евгенической гигиены – значит отказаться от человеческой свободы.
Однако были и те, кто решительно взялся за евгенический проект выведения революции. Неомальтузианский элемент был нацелен на сокращение размера крестьянских и рабочих семей. Другая, открыто евгеническая, группа указывала на дополнительную необходимость улучшать качество детей, скрещивая людей так, чтобы устранить нежелательные характеристики. 26 Эти идеи лежали в основе продвижения образования, которым занимался Пуэнте, и его предложения определять наши собственные недостатки для поиска партнера, чьи достоинства перекрыли бы их при формировании ребенка. Редакторская статья в GeneracionConsciente 1928 года подчеркивает:
«Уважая человеческую личность и противостоя всему навязанному индивиду извне, мы стремимся не доверять эту евгеническую работу правительствам, а достигать её посредством контроля человека над самим собой».
Но в той же статье редакторы заходят дальше:
«Мы считаем, что это неприменимо к людям, которые из-за наследственности, болезни или пороков уничтожили свою человеческую личность до практически неразличимого состояния». 27
Некоторые люди, родившиеся в расе бедняков, потеряли или даже не сумели приобрести человеческую личность. Не обладающие сознанием, они могли бы считаться не-личностями: заключенными, помещенными под медицинское наблюдение и стерилизованными. Таким образом, индивидов всё же можно было бы калечить во имя идеала.
В 1933 году Германия ввела законы, разрешающие принудительную стерилизацию людей с наследственными психическими и физическими заболеваниями – шизофренией, слепотой, умственной недостаточностью. В 1934 году в Estudios появилась статья, порицающая такие практики как «преступные и достойные осуждения». 28 Анархистское движение отказалось от идей принудительной стерилизации в 1936 году, сосредоточившись на сексуальном просвещении в Клиниках психосексуальной ориентации молодежи и Институте сексуальных наук, а также на продвижении материнства. Разумеется, конфликты между преданностью свободе и равенству с одной стороны и призывами к революционному насилию с другой случались на каждом этапе истории анархизма. Вскоре испанский анархизм был жестоко разгромлен во время гражданской войны. Однако если мы рассмотрим этот переход от силы к увещеванию, от разговоров о стерилизации к классам сексуального просвещения как утверждение кропоткинского принципа, то поймем, как эта анархистская политика противостоит биополитике.
Отрицание идеалов не означает отрицания принципов. Скорее речь идет о поддержке принципов с осознанием, что они всегда будут предметом противостояния среди нас самих. Вместо того чтобы делать выбор между фундаментальными правилами и ничем, мы наследуем, боремся, изобретаем, исправляем, отбрасываем и собираем принципы по ходу действия. Это и есть анархистская этика. Тодд Мэй пишет:
«Вместо того чтобы полагаться на собственную моральную интуицию и способность рефлексировать над ней в сложных конкретных ситуациях, индивидов просят подчиниться идеалу, якобы реализующему их высшую природу, но в действительности забирающему у них способности критически размышлять и продуманно действовать». 29
С точки зрения политики это еще более соблазнительно. По сути, этика имеет дело с отношениями между одним и другим, а политика – со множеством. Для этики центральной темой является этический субъект, а для политики – мир, то есть место действия всех наших нередуцируемых конкретных ситуаций. 30 Этический вопрос может принимать форму «Что мне следует делать?» или «Как мне следует жить?», политический же вопрос уже прозвучал ранее: «Как нам хорошо жить вместе?». Не обязательно обращаться к потрясениям войн и завоеваний или к миграционным потокам, чтобы признать, что под мы будут подразумеваться разные понятия. Факт существования поколений заключается в том, что молодое всегда приходит на смену уходящему старому. Мир, в котором мы живем вместе, — это форум, где мы встречаемся и пытаемся вместе ответить на этот вопрос.
Объект биополитики – поколенческий поток жизни популяций; объект политики – вопрос о нашем существовании вместе в этом мире. Анархистские ответы на этот вопрос неизбежно временны. Хотя они проистекают из соображений свободы и равенства, их двигателем является глубинное стремление к совершенствованию, хотя и без представления о совершенстве. Это имманентная совершенствуемость, способность путем критической рефлексии осознавать, как было бы лучше жить вместе, и на основе этого предпринимать осмысленные действия. Речь идет не о построении мира заново, а о заботе о себе и о мире, где мы находимся.
6. «Дитя! Не повинуйся власть имущим»
Заботиться о мире означает воспринимать его осознанно, отвечать ему и принимать за него ответственность. Это не моральная ответственность, которую я должна принять за свои ошибки – разве это я создала мир? – а общая ответственность за мир как он есть. 31 Её разделяем мы все – старые и молодые, мертвые, у которых мы унаследовали мир, и еще нерожденные. Перекладывание ответственности – это проявление власти. Для традиционного наследования такая власть была бы условием преемственности, привилегии старших формировать младших и возлагать на них обязанность продолжать свою работу. Для анархистов это не только залог преемственности, но и защита от непредвиденных обстоятельств и инаковости наследников. Мы передаем им ответственность достигать их собственной способности к свободе и революциям. 32 Власть для анархизма – как ограничивающая и угнетающая сила, так и способность творить и создавать, развивать свободу суждений согласно принципам, которые мы создаем, любить согласно нашим желаниям и воссоздавать мир. Снова и снова. 33
Примечания
1 Это не означает, что только государства пытались воплотить в жизнь евгенические схемы. Многочисленные утопические или супрематистские сообщества тоже обращались к ним – например, «Новая Германия», основанная Бернхардом Фюрстером и Элизабет Фюрстер-Ницше в Парагвае в 1887 году, или общество Онейды, которое основал Джон Гемпфри Нойес в Нью-Йорке в 1848 году.
2 Всё же в 1920-х и 1930-х в Испании существовало много анархистских изданий. Среди них — Amor, conveniencia y eugenesia (1929) Грегорио Маракона, Moral, eugenesia yderecho (1930) Хоакина Ногеры, Un siglo de civilizaciуn bajo la infiuencia eugenйsica и Pedagogнa y eugenesia, cultivo de la especie humana (1932) Энрике Мадрасо, Eugenesia y matrimonio (1932) Франсиско де Аро, а также Eugenesia de la hispanidad y regeneraciуn de la raza (1937) Вальехо Ногеры. См. CLEMINSON 2000, 84-8 и ALVAREZ PELБEZ, 203. Это не считая трех уже упомянутых журналов.
3 JIMЙNEZ-LUCENA AND MOLERO-MESA 2012, 232.
4 Цит. в RICHARDS 2004, 53.
5 EHRLICH 1979b, 43.
6 Такова позиция редакции Eugenismo.
7 См. EDELMAN 2004.
8 PELБEZ 1995, 40.
9 CLEMINSON 2000, 260.
10 GOLDMAN 1969, 23.
11 См. BERSANI 2009; EDELMAN 2004 и YEKANI, KILIAN, AND MICHAELIS 2016.
12 HALBERSTAM 2005, 2.
13 EDELMAN 2004, 11.
14 EDELMAN 2004, 9.
15 EDELMAN 2004, 25.
16 MAY 2010, 30.
17 Политическую роль отрицательности стоит рассмотреть подробнее. Как пишет Хальберстам: «Отрицательность может стать частью анти-политики, но её не следует рассматривать как аполитичную» HALBERSTAM 2008, 148. См. также GRASSI 2016, O’ROURKE 2011 и MUСOZ 2009.
18 HALBERSTAM 2005, 140.
19 Хименес-Люсена и Молеро-Меса пишут: «Сексуальная борьба была ничем иным как социальной борьбой за право благополучно рождаться и жить». JIMЙNEZ-LUCENA AND MOLERO-MESA 2012, 225.
20 См. ANIDJAR 2014.
21 Пуэнте и Игинио Ноха Руис отрицали детерминизм, считая, что с природой следует считаться только там, где она приемлема. JIMЙNEZ-LUCENA AND MOLERO-MESA 2012, 228.
22 Важно отметить, что анархистская мысль открыто порвала с различением природы и общества, публичного и частного. См. JIMЙNEZ-LUCENA AND MOLERO-MESA 2012, 233.
23 CLEMINSON 1994, 738.
24 См. MCLAUGHLIN 2007.
25 KROPOTKIN 2005, 105.
26 ROUSSELLE 2014, 36.
27 REDACCIУN 1928, 293, цитируется в CLEMINSON 2008, 237.
28 ROUSSELLE 2014, 38.
29 MAY 2010, 28–9.
30 ARENDT 1994, 153
Список литературы
ANIDJAR, G. 2014. Blood: A Critique of Christianity. New York: Columbia
University Press.
ARENDT, H. 1968. «The Crisis in Education». In Between Past and Future,
173-96. New York: Penguin.
— 1994. «Collective Responsibility». In: Essays in Understanding. New
York: Schocken Books.
BERSANI, L. 2009. Is the Rectum a Grave?: And Other Essays. Chicago:
University of Chicago Press.
CLEMINSON, R. 1994. «Eugenics by Name of by Nature? The Spanish
Anarchist Sex Reform of the 1930s». History of European Ideas 18 (5),
729-40.
— 2000. Anarchism, Science, and Sex: Eugenics in Eastern Spain, 1900-1937 New York: P. Lang.
— 2008. «Eugenics without the State: Anarchism in Catalonia, 1900-
1937». Stud Hist Philos Biol Biomed Sci 39 (2), 232-9.
https://doi.org/10.1016/j.shpsc.2008.03.006.
EDELMAN, L. 2004. No Future: Queer Theory and the Death Drive. Durham:
Duke University Press.
EHRLICH, H. J. 1979a. Reinventing Anarchy, Again. Chico, California: AK
Press.
— 1979b. Reinventing Anarchy: What Are Anarchists Thinking These
Days? New York: Routledge & K. Paul.
GOLDMAN, E. 1969. Anarchism and Other Essays. New York: Dover.
GRASSI, S. 2016. «The Anarchy of Living with Negativity». Continuum
30 (5), 587-99. https://doi.org/10.1080/10304312.2016.1210807.
HALBERSTAM, J. 2005. In a Queer Time and Place: Transgender Bodies,
Subcultural Lives. New York: NYU Press.
HECKERT, J., & CLEMINSON, R. (eds.) 2011. «On Anarchism: An Interview
with Judith Butler». In Anarchism & Sexuality: Ethics, Relationships
and Power. London: Routledge.
JIMÉNEZ-LUCENA, I., MOLERO-MESA, J., 2012a. «Good Birth and Good
Living. The (de)Medicalizing Key to Sexual Reform in the
Anarchist Media of Inter-War Spain». International Journal of Iberian
Studies 24 (3), 219-41.
https://doi.org/https://doi.org/10.1386/ijis.24.3.219_1.
KROPOTKIN, P. 2005. «Anarchist Morality». In Kropotkin’s Revolutionary
Pamphlets. Whitefish, Montana: Kessinger Publishing.
MAY, T. 2010. «Is Post-Structuralist Theory Anarchist?». In New
Perspectives on Anarchism, edited by N. J. Jun and S. Wahl, 25-38.
Lanham, Maryland: Rowman & Littlefield.
MCLAUGHLIN, P. 2007. Anarchism and Authority: A Philosophical Introduction to Classical Anarchism. Aldershot, U. K. and Burlington,
Vermont: Ashgate.
MUÑOZ, J. E. 2009. Cruising Utopia: The Then and There of Queer Futurity.
New York: NYU Press.
O’ROURKE, M. 2011. «The Afterlives of Queer Theory». Continent 1 (2),
102-16.
PELÁEZ, R. A. 1995. «Eugenesia y darwinismo social en el pensamiento
anarquista». In El anarquismo español y sus tradiciones culturales,
edited by B. Hofmann, P. Joan i Tous, and M. Tietz, 29-40. Vervuert.
RICHARDS, M. 2004. «Perfecting People: Selective Breeding at the
Oneida Community (1869–1879) and the Eugenics Movement».
New Genetics and Society 23 (1), 47-71.
https://doi.org/10.1080/1463677042000189615.
ROUSSELLE, E. S. 2014. «Militarism and Maternalism: Anarchist
Eugenics in Halma Angélico’s Ak y La Humanidad». Confluencia 29
(2), 35-48.
YEKANI, E. H., KILIAN, E., MICHAELIS, B. 2016. Queer Futures:
Reconsidering Ethics, Activism, and the Political. New York: Routledge.
- Страница автора — Энн О’Бирн — anne.obyrne@stonybrook.edu
- Оформление: Работа Поля Синьяка — «Золотой век не в прошлом, а в будущем» (1893-1895)
4,050 total views, 4 views today